Стивен Лохед - Мерлин

— Клянусь Вороном, ты ничуть не лучше тутошней своры. Вот и шел бы к ним! Бросить вам всем кость?

— Ты роняешь себя, Утер, — прямо сказал я. — Ты до сих пор не ответил, что тебя гнетет.

Наконец он поднял на меня глаза, словно загнанный собаками медведь.

— Я не могу напасть на крепость, когда там Игерна!

Моя цель была достигнута. Едва произнеся ее имя, Утер переменился. Исчезла бессмысленная злоба; он развел руками и горько улыбнулся:

— Теперь ты все знаешь, любитель соваться в чужие дела. Скажи же, что мне делать?

— Что я могу сказать тебе такого, чего бы еще не предложили твои советники?

Он закатил глаза и втянул щеки.

— Ну пожалуйста!

— Твоя злоба ослепила тебя, Утер, иначе ты сам отыскал бы выход.

Он не ответил, но остался стоять, понурив голову и уронив руки.

— Клянусь светом Ллеу! — выкрикнул я. — Ты не первый влюбленный на земле! Хватит кататься, как раненый медведь, давай подумаем, что можно исправить.

— Мы не можем напасть на крепость, — выдохнул он, потом добавил с нажимом, глядя на меня: — По крайней мере, покуда она там.

— Не можем, — отвечал я.

— Но ты, Мерлин… Ты можешь туда войти. Горлас тебя впустит. Ты можешь увидеть ее и вывести наружу.

— Может быть, и могу, но что потом?

— Я сотру это гадючье гнездо с лица земли.

— Смело придумано. По-твоему, она выйдет замуж за убийцу своего отца?

— Убийцу?

— Конечно.

— Но… но… они же изменники!

— Для нее — нет.

— Вот видишь! Все безнадежно! — Он грохнул кулаком по столу. — В любом случае я погиб.

— Так отступи.

Ярость вспыхнула в его глазах.

— Ни за что!

Я повернулся и вышел из шатра. Через несколько мгновений он тоже вышел и вслед за мной поднялся на каменистый выступ, с которого была хорошо видна блестящая каменная стена твердыни Горласа. Замок выглядел неприступным: он стоял на высоком скалистом мысу, далеко вдающемся в море. С сушей его соединяла лишь узкая дамба, которую перегораживали одни-единственные ворота.

— Я не сказал — беги с поля боя. Просто отойди от крепости, — спокойно продолжал я.

— Чего ради?

— Сейчас ты ничего сделать не можешь, как и они… — я указал на нависшую черную громаду крепости, — ничего не сумеют сделать тебе. В шахматах это зовется патом, в такой позиции ни один из игроков победить не может. Поэтому, раз они не могут сделать ход, отойти придется тебе.

— Нет, — прорычал он сквозь стиснутые зубы. — Клянусь всеми богами земными и небесными, я не отойду.

— Погоди клясться, Утер, пока не выслушал все.

Он, не разжимая зубов, с шипением выпустил воздух.

— Ладно, продолжай.

— Я не предлагаю тебе возвращаться в Каер Уинтан, довольно будет отступить за те холмы на востоке. Оставайся там и жди, покуда я переговорю с ними.

Он подумал, потом кивнул, и я продолжил:

— Отлично. Какие условия ты им предлагаешь?

— Условия? — Он потер подбородок. — Я не думал об условиях.

— Ладно, ты хочешь их перебить или залучить на свою сторону?

Верховный король задумался. Когда же он заговорил, стало ясно, что он не зря носит свой титул:

— Залучить на свою сторону, если это еще возможно.

— Это возможно и зависит от твоей доброй воли.

— Доброй воли? Я ничего другого так не желаю!

— Тогда я постараюсь, чтобы они услышали разумные доводы.

— Клянусь Богом, которому ты молишься, Мерлин, если ты склонишь их на мою сторону и спасешь Игерну, можешь просить, что угодно, хоть полкоролевства.

Я пожал плечами.

— Я никогда не просил и не попрошу для себя.

В тот миг, как я произнес эти слова, мне предстало видение: Горлас лежит мертвый на склоне холма, и земля черна от его крови. И я услышал, словно из Иного Мира, младенческий крик среди волчьего воя в студеную зимнюю ночь. Сердце мое упало, во рту стало солоно и горько.

Слова прозвучали помимо моей воли:

— И все же у моей службы есть своя цена. Однажды я потребую награду, и нелегкой будет расплата. Пусть тебя утешит одно: то, чего я потребую, послужит ко благу Британии. Вспомни об этом, Утер Пендрагон, когда придет час, да не посмеешь мне отказать.

Утер сильно удивился, но возражать не стал.

— Будь по-твоему, Мерлин. Хорошо. Поступай, как считаешь нужным.

Хотя день уже клонился к вечеру, немедленно прозвучал приказ сниматься и отступать. Я знал, что суета в лагере отвлечет внимание защитников крепости, поэтому мы с Пеллеасом сели в лодку и пошли на веслах вокруг мыса посмотреть, можно ли попасть в крепость с моря.

Разумеется, вход, как я и догадывался, существовал, но воспользоваться им можно было только в отлив, когда лодка пристала бы к узкому галечному пляжу у подножия крепости. В остальное время устье туннеля захлестывала вода, а волны, бьющиеся об острые камни, не давали подойти к берегу.

Значит, за исключением ночи, я мог попасть в замок только по дамбе. Я не рассчитывал, что Горлас примет меня с распростертыми объятиями, однако знал, что он по крайней мере выслушает меня и постарается понять, что у меня на уме. На это его уважения ко мне хватит. Хотя бы в память о том дне, когда мы вместе сражались с Хенгистом.

К сумеркам Утер снял лагерь и отошел за холмы. Мы с Пеллеасом, осмотрев мыс, сели на пони и направились по узкой мощеной дамбе к каменному куполу, на котором выстроил свой замок Горлас. По одну сторону от нас беспрестанно бились о камень волны, по другую шумно низвергался в море речной поток; и там и там подстерегала гибель.

У бревенчатых ворот нам пришлось дожидаться, пока стражи позовут хозяина замка. Он подошел быстро; как я и сказал, за нами наблюдали.

— Что тебе здесь надобно, Эмрис? — с вызовом спросил Горлас.

— Я приехал говорить с тобой.

— Мне не о чем говорить с Утером.

— Может быть, — согласился я, — но у него есть дело к тебе, вернее, к тем, кто укрылся под твоим кровом.

— Что с того? — фыркнул правитель Корнубии. — Я никому не отказываю в гостеприимстве. Те, о ком ты говоришь, будут жить у меня, сколько пожелают.

— Коли так, — легко отвечал я, — не откажи в гостеприимстве мне и моему слуге. Смеркается, и нам негде переночевать.

Горлас пришел в ярость оттого, что сам своими устами загнал себя в ловушку; особенно его злило, что он так легко попался. Я уже подумал, что он все-таки нас не впустит, однако гордость сидела в нем глубоко, и привычка держать слово оказалась сильнее досады.

Он сам отпер и растворил ворота, на лице его застыла смесь гнева и стыда.

— Входите, друзья, — процедил он сквозь зубы (каждое слово звучало, словно проклятие). — Мы рады вас приветствовать.

— Благодарим тебя, Горлас, — искренне отвечал я, заводя пони в ворота. — Твоя доброта не будет тебе во вред.

— Это еще предстоит увидеть, — отвечал он и раздраженно приказал стражам закрыть ворота — не ровен час сам Утер явится требовать гостеприимства.