Стивен Лохед - Мерлин

Я углубился в них и вскоре начисто позабыл про дитя.

Младенец родился серой тоскливой порой, когда холодные ветры несут снег с промерзшего севера, в месяц лишений и смерти, когда сама зима умирает на Рождество. Рождение из смерти, как повелось издревле. Я смотрел в дубовую чашу и пять ночей кряду вглядывался в чистое по-зимнему небо. Так я узнал, что время пришло.

Мы с Пеллеасом доехали до Тинтагиля и остановились неподалеку в лесной лощине дожидаться, пока Игерна разрешится от бремени. Входить в каер я не хотел, чтобы не возбуждать толков.

Три дня мы сидели в плащах и шкурах у костерка, жгли дубовые сучья и сосновые шишки и ждали. На третью ночь нашего бдения случилось странное: из леса вышел огромный черный медведь, бесшумно обошел вокруг костра, опасливо обнюхал нас и заковылял по дороге к каеру.

— Идем за ним, — прошептал я. — Может быть, ему ведомо что-то такое, о чем нам тоже следует знать.

Мы догнали его на краю леса. Он стоял на задних лапах, четко вырисовываясь на фоне залитого луной снега. Он нюхал морской ветер и при нашем приближении повернул голову, но не двинулся с места. Некоторое время он стоял так, глядя на крепость Утера, и потом, словно решившись, побрел к ней.

— Голод выгнал его из берлоги, — заметил Пеллеас. — Он ищет, что бы поесть.

— Нет, Пеллеас, он идет почтить новорожденного. — Я и сейчас помню изумленный взгляд Пеллеаса, его белое в лунном свете лицо. — Идем, пора.

К тому времени, как мы достигли ворот, исполинский медведь как-то — может быть, с помощью грубой звериной силищи — сумел пробиться в каер. Привратник, надо полагать, спал и при виде него кинулся звать на помощь, бросив ворота без присмотра. Все бегали с огнем, собаки заходились от лая и рвались с поводков.

Никто не заметил, как мы проскользнули в ворота и направились прямо в большой зал, а через него — в королевскую опочивальню. Игерна лежала в своей светлице, при ней были служанки и повитуха, но Утер сидел внизу в одиночестве.

На коленях его лежал обнаженный меч — меч Максима.

Когда мы вошли, Утер поднял глаза: вина ясно была написана на его лице. Я уличил его, и он это знал.

— А, Мерлин, вот и ты. Я так и думал, что ты придешь. — Он старался изобразить облегчение. Вместе с нами в покои ворвался уличный шум, и Утер ухватился за возможность заговорить о другом. — Что там за крики, клянусь Вороном?

— В твою крепость вошел медведь, — сказал я.

— Медведь. — Он сделал вид, что задумался, словно я сказал нечто очень значительное. Потом добавил: — Моя супруга пока не разрешилась. Можете сесть — ждать еще долго.

Я отправил Пеллеаса за едой и питьем для нас, и он исчез за шкурой, скрывающей выход из зала. Я сел в большое кресло Горласа — Утер даже в доме предпочитал походное — и в упор взглянул на короля.

— Мне грустно, Утер, — прямо сказал я. — Зачем ты нарушил слово?

— Когда я что-нибудь обещал? — сердито бросил он. — Не возводи на меня напраслину.

— Тогда скажи, что я не прав. Скажи, что меч у тебя на коленях не для младенца. Скажи, что ты не намерен его убить.

Утер нахмурился и отвел глаза.

— Клянусь Богом, Мерлин, ты несносен.

— Скажи, что я ошибаюсь, и я принесу извинения.

— Мне нечего сказать! Я не обязан держать перед тобой ответ!

— Знает ли Игерна, что ты замыслил?

— Чего ты от меня хочешь? — Он вскочил и бросил меч на стол.

— Чтобы ты выполнил обещание, — сказал я. Мне хотелось сказать иначе, но я старался облегчить ему решение.

Однако Верховный король по-прежнему колебался. Как я уже говорил, Утера нелегко было свернуть с намеченного пути. И у него было время укрепиться в задуманном. Он заходил по комнате, бросая на меня сердитые взгляды.

— Я ничего не обещал. Все это были твои выдумки. Я своего согласия не давал.

— Неправда, Утер. Это ты предложил мне забрать ребенка.

— Ладно, я передумал, — прорычал он. — Тебе-то что? Какая твоя корысть?

— Такая: чтобы сын Аврелия, прямой потомок Константина, не умер, еще не живши. Утер, — продолжал я мягко, — он твой племянник. По всем законам земным и небесным убить дитя — величайшее преступление. Оно недостойно тебя, Утер, ведь ты оставил в живых Окту, сына врага. Как же ты убьешь сына своего брата, которого так любил?

Утер оскалился.

— Ты все выворачиваешь наизнанку!

— Я говорю чистую правду. Откажись от этого замысла! Если не ради ребенка, то ради себя. Не рассчитывай войти в Божий покой с таким пятном на душе.

Верховный король оставался глух. Расставив ноги и сдвинув губы, он угрожающе смотрел на меня. Да, он умел быть непреклонным.

— Зачем это тебе, Утер? Что ты выиграешь?

Он не ответил, потому что не знал. Однако он не сдавался.

— Ладно, — вздохнул я. — Хотелось тебя убедить, но ты не оставил мне выбора.

— И как же ты поступишь?

— Истребую награду, за которую ты поручился мне честью.

— Какую награду? — опасливо спросил он.

— В ту ночь, когда я вывел Игерну из крепости, ты обещал исполнить любое мое желание. «Хоть полкоролевства», — сказал ты. Я свою часть выполнил и ничего тогда не попросил. Теперь я заберу свою плату.

— Ребенка? — не поверил Утер. Он начисто позабыл про свое обещание и только теперь вспомнил.

— Да, ребенка. Я требую в награду его.

Утер был побежден и знал это, однако все еще не сдавался.

— Ну ты и хитрец. — Он взглянул мне прямо в лицо. — А если я откажусь?

— Что ж, откажись — и навсегда потеряешь честь и уважение к себе. Твое имя станет проклятием. Ты никогда больше не посмеешь повелевать людьми. Рассуди, Утер, стоит ли того убийство беспомощного младенца.

— Ладно! — Он едва не лопался от ярости. — Забирай! Забирай ребенка и покончим с этим!

В этот миг вошел Пеллеас с кувшином меда, кубками, хлебом и сыром. Все это он поставил на стол и начал разливать мед.

— Мяса я не нашел, — сказал он. — Поварня пуста.

— Довольно и этого, Пеллеас, спасибо. — Я повернулся к Утеру и протянул ему кубок.

— Я принимаю твою награду, Утер. Расстанемся друзьями.

Верховный король промолчал, но принял одной рукой кубок, другой ломоть хлеба. Мы вместе выпили и поели. Утер немного успокоился. Однако, когда ушло сознание вины и гнев, пришел стыд. Король сел в кресло. Им овладело отчаяние.

Чтобы отвлечь его внимание, я сказал:

— Интересно, что стало с медведем? Может быть, стоит пойти посмотреть.

Мы вышли через пустой зал на улицу. На дворе было неестественно тихо. Собаки уже не лаяли, и я решил, что медведя убили. Однако нет, он был жив. Его загнали в угол крепостной стены. Здесь, окруженный факелами и копьями, зверь стоял на задних лапах, вскинув передние, шерсть у него на загривке поднялась дыбом, клыки скалились, глаза поблескивали в алом свете факелов.