Стивен Лохед - Мерлин

— Прости меня, Мирддин, я должен заняться подготовкой к вечернему торжеству. — Он помолчал, потом широко улыбнулся, глядя на меня. — Господи, как же приятно тебя видеть — ты так похож на отца.

С этими словами он поспешил прочь.

— Он нам друг, Мерлин, — заметила мама, провожая его взглядом.

Я ничуть в этом не сомневался. Но ее слова звучали как оправдание.

— Да, конечно, — сказал я.

— И он любил твоего отца… — Голос ее изменился, стал тихим, почти виноватым.

— Тоже верно. — Я пристально глядел ей в лицо, пытаясь понять, к чему она клонит.

— Мне не хватило духу его обидеть. Пойми. И еще, сознаюсь, мне было одиноко. Тебя не было так долго… Я пробыла здесь первую зиму после того, как ты пропал… это было естественно, и Мелвис так радовался…

— Мама, что ты хочешь сказать? — На самом деле я уже догадался.

— Мы с Мелвисом в прошлом году поженились. — Она смотрела на меня, чтобы понять, как я среагирую.

При ее словах у меня возникло странное чувство, что все это уже было или что я знал это заранее. Может быть, я догадался в ту ночь, когда увидел их в языках пламени Герн-и-фейн. Я кивнул, ощущая стеснение в груди, вслух же произнес:

— Да, понимаю.

— Он так этого хотел. Я не могла его оттолкнуть. Из-за меня он не женился в надежде когда-нибудь…

— Ты счастлива? — спросил я.

Она ненадолго замолчала.

— Мне хорошо, — сказала она наконец. — Он очень меня любит.

— Ясно.

— И все-таки в этом тоже есть счастье. — Она отвела глаза и голос ее сорвался. — Я по-прежнему люблю Талиесина и всегда буду любить. Но я не предала его, Мерлин, пойми. В некотором смысле я осталась верна твоему отцу. Я вышла замуж не ради себя, а ради Мелвиса.

— Можешь не извиняться передо мной.

— Хорошо, когда кто-то тебя любит, даже если ты не можешь сполна ответить на эту любовь. Мелвис мне приятен, однако сердце мое навсегда принадлежит Талиесину. Мелвис понимает. — Она кивнула, чтобы подчеркнуть свою мысль. — Я говорила, он хороший человек.

— Знаю.

— Ты не сердишься? — Она вновь повернулась ко мне, впилась глазами в мое лицо. Ее волосы блестели в мягком зимнем свете, на лице читалось сомнение. Наверное, решение далось ей нелегко, но я чувствовал, что она поступила правильно.

— Как я могу сердиться? То, что приносит такое счастье, не может быть дурным. Пусть умножится любовь — разве не так говорил Давид?

Она печально улыбнулась.

— Ты говоришь, как Талиесин. Он сказал бы в точности то же самое. — Она опустила глаза, и меж ресниц просочилась слезинка. — Ой, Мерлин, иногда мне так его не хватает… так не хватает.

Я взял ее за руку.

— Расскажи мне про Летнее царство.

Она подняла глаза.

— Пожалуйста, я так давно не слышал про него от тебя. Мне хочется послушать, как ты произносишь эти слова.

Она кивнула, выпрямилась в кресле, закрыв глаза, в молчании подождала, пока вернутся воспоминания, и начала рассказ, знакомый с младенчества.

— Есть земля, сияющая добротой, где каждый защищает достоинство брата, как свое собственное, где забыты нужда и войны, где все народы живут по одному закону любви и чести.

Это земля, светлая истиной, где слово — единственная порука, где нет лжи, где дети спокойно спят в материнских объятиях, не ведая страха и боли. Это страна, где цари вершат правосудие, а не разбой, где любовь, доброта и сострадание изливаются, как река, где чтят добродетель, истину, красоту превыше довольства или корысти. Земля, где мир правит в сердцах людей, где вера светит, словно маяк, с любого холма, а любовь, подобно огню, горит в любом очаге, где все поклоняются Истинному Богу и соблюдают Его заповеди…

Есть золотое царство света, сын мой. Имя ему — Летнее царство.

Мы с Мелвисом надели теплые шерстяные плащи и поехали в Маридун, где он встречался с жителями, заходил в их дома, раздавал золотые и серебряные монеты вдовам и беднякам. Он давал не как иные господа — в надежде на будущие выгоды, но из заботы о нуждающихся и по собственному благородству. И каждый призывал на него благословение Того Бога, Которому поклонялся.

— При рождении меня нарекли Эйддон Ваур Врилик, — сказал он мне на обратном пути, — однако твой отец дал мне имя, которое я ношу теперь: Мелвис. То был величайший дар в моей жизни.

— Я прекрасно помню, — сказала моя мать. — Мы только что приехали в Маридун…

— Он пел, как никто на моей памяти. Если б я только мог передать это тебе, Мирддин: внимая ему, душа раскрывалась к небесам, и дух, свободный, парил с орлами или носился с оленями. Его песня была ответом на все безымянные томления души, вкусом мира и радости, который не передать словами. Ах, если бы ты слышал его, как я! Я преподнес ему золотую цепь или что-то в таком роде, а он в благодарность дал мне имя: «Встань, Мелвис, — сказал он. — Я узнал тебя». Я ответил, что меня зовут иначе, и он сказал: «Сегодня ты Эйддон Щедрый, но придет день, и люди назовут тебя Мелвисом, Благороднейшим». Так и стало.

— Вот уж воистину. Пусть он дал тебе имя, но заслужил ты его сам, — сказал я.

— Ах, если б ты его знал, — произнес Мелвис. — Вот что я подарил бы тебе, будь это в моих силах.

Остаток пути до виллы мы проделали в молчании, не потому что загрустили, просто думали о прошлом и о событиях, которые соединили нас всех. Короткий зимний день ненадолго вспыхнул золотом меж голых черных ветвей и погас совсем. Когда мы въезжали во двор, несколько людей Мелвиса как раз вернулись с охоты. Они были в холмах с утра и загнали оленя. С ними оказались Гвендолау и Барам, чему я нимало не удивился.

Я вспомнил, что забыл представить друзей, и мне стало стыдно.

— Мелвис, Харита, — начал я, как только они подъехали, — вот кого надо благодарить за то, что я добрался живым…

В этот миг я увидел мамино лицо и похолодел.

— Мама, тебе плохо?

Она застыла, как в столбняке, и часто, порывисто дышала.

Я коснулся ее руки.

— Мама?

— Кто вы? — выговорила она странным, неестественным голосом.

Гвендолау успокаивающе улыбнулся и повел было в воздухе рукой, но так и не завершил жеста.

— Простите меня…

— Скажи мне, кто вы! — потребовала Харита. Кровь отхлынула от ее лица.

Мелвис открыл рот, чтобы вмешаться, смутился и взглянул на меня, ища поддержки.

— Мы должны были убедиться наверняка, — отвечал Гвендолау. — Прости, госпожа, мы не хотели тебя обидеть.

— Просто скажи, — повторила Харита хрипло, почти угрожающе.

— Я Гвендолау, сын Кустеннина, сына Мейрхиона, короля Скафы…

— Скафа… — Она медленно, ошеломленно тряхнула головой. — Как давно я не слышала этого имени…

Скафа… Откуда-то из глубин моей памяти всплыло: одно из Девяти Царств погибшей Атлантиды. Вспомнились и другие рассказы Аваллаха. В Великой войне Мейрхион принял сторону Аваллаха и Белина. Он помог Белину захватить корабли Сейтенина — те самые, на которых уцелевшие атланты добрались до каменистых берегов Острова Могущественного.