Стивен Лохед - Мерлин

Я вытянул шею, но в потоке толпы никого не увидел и продолжал путь.

Вновь тот же голос возгласил:

— Сыны Брана и Брута! Внемлите своему барду. Говорю, мимо вас едет ваш король, воздайте ж ему должные почести!

Я натянул поводья и обернулся. Толпа расступилась перед бородатым друидом. Он был высок и худощав, в синем одеянии, подпоясанном сыромятным ремнем, через плечо свисала простая кожаная сума. Он поднял посох, и я увидел, что посох этот — рябиновый.

Он приближался. Мои спутники тоже остановили коней, чтобы посмотреть.

— Кто ты, бард? — спросил я. — И почему кричишь мне вслед такие слова?

— Имя называют в ответ на имя.

— Среди здешних людей меня называют Мирддин, — сказал я.

— Славно сказано, друг, — произнес он. — Ты Мирддин, но станешь Вледигом.

При этих словах у меня по коже пробежали мурашки.

— Я назвал тебе свое имя, — сказал я, — и хочу услышать твое, если нет на то какого-нибудь запрета.

Бурое от загара лицо собралось мелкими морщинками.

— Запрета нет, но не в моем обычае называть имя там, где его и без того знают.

Он медленно подошел почти вплотную. Мои спутники принялись делать знаки от сглаза, но друид их словно не видел — его глаза были устремлены на меня.

— Скажи теперь, что ты меня не знаешь.

— Блез!

В следующий миг я уже спрыгнул с коня и крепко обнимал своего наставника за плечи, чувствуя под ладонями тугие жилы и кости. Это и впрямь был Блез, хотя мне пришлось коснуться его, чтобы удостовериться. Он сильно переменился: постарел, похудел, стал жилистым, словно сосновый ствол, глаза горели, как смоляные факелы.

— Блез, Блез. — Я тряс его и колотил по спине. — Уж прости, не узнал.

— Не узнал учителя? Фу, Мирддин, у тебя что, с головой не в порядке?

— Скажем так — я менее всего ожидал от тебя глумливых выкриков из толпы.

Блез покачал головой.

— Я над тобой не глумился, государь мой Мирддин.

— И я не государь, Блез, о чем ты прекрасно знаешь. — Его разговор начал меня смущать.

— Вот как? — Он запрокинул голову и расхохотался. — Ах, Мирддин, твоей наивности нет цены. Оглядись, сынок. Кого провожают глазами на улицах? О ком перешептываются украдкой? Рассказы о ком облетели всю страну?

Я недоуменно пожал плечами.

— Если ты обо мне, то, безусловно, ошибаешься. На меня никто не обращает внимания.

Эти слова прозвучали в почти полной тишине: рынок затих, толпа в молчании ловила каждое слово.

— Никто! — Блез воздел руку, указывая на запруженную народом улицу. — В час испытания эти люди пойдут за тобой до гроба и дальше — а ты назвал их «никто».

— А ты говоришь слишком много… и слишком громко. Едем с нами, несносный друид, я заткну тебе рот хлебом и мясом. На сытое брюхо ты заговоришь поразумней.

— Верно, я не ел много дней подряд, — согласился Блез. — Но что с того? Мне это в привычку. А вот чарочку, чтобы смыть с глотки пыль, я бы пропустил с удовольствием, да и с другом поболтать не прочь.

— Будет тебе и чарочка, и разговор, и многое другое. — Я вскочил в седло и, ухватив его за руку, втянул на круп лошади. К вилле Мелвиса мы подъехали вместе, и всю дорогу разговаривали.

Начались обычные приветствия, которым я обрадовался бы, если б они не разлучили меня с Блезом. Нам столько надо было друг другу сказать, и только теперь, когда мы встретились, я понял, как это необходимо. Мне нужно было побеседовать с ним немедленно!

Однако прошло довольно много времени, прежде чем мы смогли поговорить с глазу на глаз. Мне уже стало казаться, что легче уединиться на рыночной площади!

— Расскажи, Блез, где ты был? Что поделывал с нашей последней встречи? Странствовал? Слышал, о Братстве нестроения, что ты об этом знаешь?

Он отхлебнул разведенного вина и подмигнул мне из-за чаши.

— Если б я помнил, что ты такой любопытный, не стал бы останавливать тебя в городе.

— Можно ли пенять? Сколько лет мы не виделись? Пять? Шесть?

— Да уж не меньше.

— Зачем ты кричал мне такое посреди площади?

— Хотел привлечь твое внимание.

— А заодно внимание каждого мужчины, женщины, ребенка и собаки в Маридуне.

Блез добродушно пожал плечами.

— Я всего лишь сказал правду. Мне безразлично, кто ее слышал. — Он поставил чашу и подался вперед. — Ты вырос, Сокол. Детские задатки не обманули. Ты сдюжишь.

— Мне кажется, я вырос в седле. Скажу тебе, Блез, сам Бран Благословенный столько не разъезжал по этому острову, сколько я в последние годы.

— И что же видели твои золотые глаза, Сокол?

— Я видел, что настроение изменилось и далеко не к лучшему, что страх распространяется по стране, как моровое поветрие.

— Я тоже это видел и могу придумать зрелище попригляднее. — Он допил остатки вина и утер усы рукавом. — В нашей стране неспокойно, Сокол. Люди поворачиваются спиной к истине и усиленно сеют ложь.

— Ты про Ученое братство?

— Хафган, упокой Господи его душу, правильно распустил Братство. Сперва некоторые пошли за нами, но сейчас большая часть снова взялась за старое. Они избрали нового архидруида, некоего Хена Даллпена, если помнишь такого.

— Помню.

— Итак, Ученые продолжают собираться на советы и наблюдать за звездами, Хен Даллпен ими руководит. — Голос его сорвался на хрип. — Однако, Сокол, они скатываются к старым обычаям, к тому самому, что я пытался предотвратить.

— О чем ты, Блез? Какие обычаи?

— Истина в сердце, сила в длани, честность на устах, — произнес он, повторяя вековечную триаду. — Этому друиды учили на протяжении сотен поколений. Но не всегда было так. Было время, когда мы, подобно непросвещенным, верили, что лишь живая человеческая кровь удовлетворит богов. — Он замолчал и с большим усилием продолжил: — Всего несколько дней назад в ночь Бельтана, на холме неподалеку отсюда, верховный друид Ллеухр Нора запалил костер Плетеным Человечищем.

— Нет!

Разумеется, я слышал о человеческих жертвах — да что там, меня самого чуть не принесли в жертву! Но то, о чем рассказывал друид, было темнее, страшнее, противоестественнее.

— Поверь мне, — мрачно промолвил Блез. — Четверо несчастных сгорели заживо в огромной плетеной клетке. Мне больно об этом говорить, Сокол, но друиды убедили себя, будто все наши нынешние беды исходят от нерадения старым богам и веры во Христа и без мощной магии тут не справиться. Вот они и возрождают смертоубийственные обряды.

— Что же делать?

— Погоди, Мирддин Бах, это еще не все. Они обратились против тебя.

— Меня? Почему? Что я… — Тут до меня дошло. — Из-за плясавших камней?

— Отчасти. Они считают, что Талиесин сбил Хафгана с пути и склонил его к христианству. За это они злы на Талиесина, но поскольку он мертв и недоступен для них, то решили уничтожить тебя, его наследника. Считается, что в тебе живет его душа. — Он развел руками, объясняя: — В тебе такая сила, какой они прежде не могли себе вообразить.