Стивен Лохед - Мерлин

Я только тряхнул головой. Сперва Моргана, теперь Ученое Братство… Я, за свою короткую жизнь никого пальцем не тронувший, вызвал ненависть могущественных врагов, о которых даже не подозревал!

Блез почувствовал мое смятение.

— Не тревожься, — сказал он, беря меня за руку, — и не страшись. Тот, Кто в тебе, больше того, кто в них, верно?

— За что они хотят меня погубить?

— Потому что боятся. — Он стиснул мой локоть железной хваткой. — Скажу тебе правду, Мирддин, это из-за того, кто ты есть.

— Кто же я, Блез?

Он не сразу ответил, но и глаз не отвел. Его пристальный взор, казалось, проникает в самый мой мозг.

— Разве ты не знаешь? — спросил он наконец.

— Хафган говорил о Поборнике. Он назвал меня Эмрисом.

— Вот видишь!

— Всего не вижу.

— Ладно, наверное, пришло время. — Он выпустил мой локоть и откинулся назад, чтобы взять посох. Потом, подняв надо мной гладкий рябиновый жезл, заговорил нараспев: — Мирддин ап Талиесин, ты — Долгожданный, чей приход возвестили небесные чудеса. Ты — Ясный Свет Британии, отгоняющий мрак. Ты — Эмрис, бессмертный пророк-бард, Хранитель души своего народа.

С этими словами он встал на колени, отложил посох и поцеловал край моего одеяния.

— Не прогневайся на своего слугу, владыка Эмрис.

— Ты с ума спятил, Блез? Это всего лишь я, Мирддин. — Сердце мое бешено колотилось. — Я совсем не то, что ты говоришь.

— Ты станешь им, Сокол, и ты уже он, — отвечал Блез. — Но зачем так убиваться? Наши враги еще не ломятся в дверь. — Он рассмеялся. Напряжение рассеялось. Мы вновь были двумя друзьями у очага.

Вошел слуга снова наполнить кубки. Я поднял свой и сказал:

— Твое здоровье, Блез, и здоровье врагов наших врагов!

Мы выпили, и старые узы стали еще крепче. Двое друзей… Может быть, есть силы мощнее дружбы, но мало таких же прочных.

В конце осени, когда наступили холода, мы с Блезом вернулись к прерванным много лет назад занятиям. Я взялся за учебу с еще большим рвением, потому что стремился наверстать упущенное: твердил на память народные песни и сказания, развивал наблюдательность, все больше узнавал о земле и о том, что на ней, о повадках зверей, птиц, рыб и гадов, совершенствовался в умении играть на арфе, проникал в загадки воды, огня, земли и воздуха.

Впрочем, вскоре оказалось, что в той области знаний, которую люди называют магией, я знаю больше Блеза. Наука Герн-и-фейн не пропала даром; Обитатели холмов знали многое, о чем не ведало Ученое Братство. Теперь и я владел этими знаниями.

Зима шла своим чередом, один холодный серый день сменялся другим, но вот наконец солнце стало подольше задерживаться на небе, а земля — согреваться в его лучах. В эти дни я исчерпал знания Блеза.

— Я ничего больше не могу тебе дать, Сокол, — сказал он. — Клянусь жизнью, я не знаю, о чем еще тебе рассказать. А вот ты можешь научить меня многому.

Я вытаращил глаза.

— Да ты что… я так мало знаю.

— Твоя правда, — расплылся он. — Не это ли начало истинной мудрости?

— Я серьезно говорю, Блез. Ты наверняка знаешь что-то еще.

— И я серьезно говорю, Мирддин Бах. Мне нечему тебя больше учить. Да, наверное, остались какие-то неважные побасенки из жизни нашего народа, но ничего существенного.

— Не мог же я выучить все! — упорствовал я.

— Опять правда. Тебе еще многое предстоит узнать, но только не от меня. Отныне ты должен учиться сам. — Он покачал головой. — Да не вешай ты голову, Сокол. Не зазорно ученику превзойти учителя. Такое случается.

— Но разве ты не пойдешь со мной?

— Туда, куда ты идешь, Мирддин Эмрис, мне не дойти.

— Блез!

Он предостерегающе поднял палец.

— Не уподобляйся другим и не путай знание с мудростью.

Мы продолжили занятия, но уже иначе. Все чаще и чаще оказывалось, что я учу Блеза, а тот в ответ пел такие дифирамбы, что мне скоро стало стыдно открывать рот. Однако в целом эта зима дала мне многое.

Когда сошел снег и просохли дороги, мы с Мелвисом и семью его людьми, вооружившись, впервые в том году отправились по его землям. Мы беседовали с вождями, а те рассказывали, что произошло в их селениях за зиму. По мере надобности Мелвис разрешал споры, которые мог разрешить только король, или сам объявлял решения, которые из уст вождя кому-то могли показаться обидными.

Еще он сообщил каждому вождю, что собирает юношей в дружину и что с этого года все избытки пойдут на ее содержание. Никто не возражал; более того, многие предвидели, что так будет, и охотно взялись помогать.

Мелвис показал себя мудрым правителем: мог пожалеть и дать поблажку, а мог проявить непреклонность. Но всегда и во всем он был честен и справедлив.

— Люди не любят произвол, — сказал он как-то раз, — и ненавидят лицеприятие. Это медленный, но смертоносный яд.

— Тогда тебе нечего страшиться, государь, твой суд справедлив и нелицеприятен.

Мелвис склонил голову набок, вглядываясь в меня. Остальные ехали сзади и беспечно переговаривались.

— Харита сказала, что ты отдал сердце дочери короля Кустеннина.

Его слова прозвучали, как гром с ясного неба. Я и не знал, что моя мать так все угадала. Я залился румянцем, но отвечал честно:

— Да, ее зовут Ганиеда, и я ее люблю.

Мелвис задумался. Некоторое время я слышал лишь тихое шлепанье копыт по молодой траве. Потом король сказал:

— Думал ли ты о своем будущем, Мирддин?

— Да, государь, — сказал я, — и в сердце своем решил, как только смогу, забрать Ганиеду от отцовского очага к моему собственному.

— Значит, у вас все решено.

— Да.

— Тогда, возможно, по приезде в Маридун нам надо будет поговорить.

Больше он не добавил ни слова, да в этом и не было нужды. Вскоре мы въехали в последний поселок, Каернид, — россыпь домишек и обсаженных шиповником загонов неподалеку от крепости на холме.

Мелвис торопился засветло вернуться в Маридун, поэтому мы старались побыстрее разобраться с делами. К полудню мы все закончили и тронулись в путь, как только смогли это сделать, не обижая местных жителей. До Маридуна было рукой подать, так что спешить было некуда. Впрочем, я заметил, что чем ближе к дому, тем тревожней становится Мелвис. Вслух я ничего не сказал, и, похоже, никто другой этого не видел. Однако губы его были крепко сжаты, он говорил отрывисто и надолго замолкал.

Я пытался понять, что его гнетет, и напрасно терялся в догадках… пока не увидел дым.

Мы заметили его одновременно. Я крикнул «Пожар!» в тот же миг, когда Мелвис дернул поводья.

Он взглянул на далекую цепочку холмов и тут же что есть силы хлестнул коня.

— Маридун!

Мы сломя голову устремились за ним. Серая струйка дыма превратилась в мощный черный столб. Мы уже различали запах паленого и слышали крики горожан.