Стивен Лохед - Мерлин

Где Утер?

Саксы, сочтя, по всей видимости, что союзники нас покинули, вопили и призывали своих жутких богов — Одина, Тиу и Тора, — чтобы рубить, убивать, калечить. Одержимые жаждой крови, они бились, не щадя сил.

Я разил всякий раз, как замечал незащищенный участок тела, без устали, словно жнец перед надвигающейся грозой. Я собрал богатый урожай, но жатва не доставила мне радости. Люди падали под моим сверкающим клинком или под копытами моего скакуна. Другие дико кричали, лишившись руки или ноги; закаленные воины вопили от ран. Я видел некогда прекрасные лица — загорелые, обрамленные светлыми волосами, с глазами цвета зимнего льда — искаженными гримасой боли, израненными, залитыми кровью.

Однако, сколько б я ни убивал, врагов меньше не становилось. Они лезли со всех сторон, размахивая зазубренными топорами. Один из их предводителей с оглушительным воплем прыгнул к моей лошади и, обхватив ее рукой за шею, замахнулся на меня топором.

Я откинулся в седле. Окровавленное лезвие рассекло воздух там, где только что была моя голова. Я сделал выпад, и острие меча вошло ему под ребра. Он с криком выронил топор и, уже падая, обеими руками повис на моем мече в надежде увлечь меня на землю. Меня тащило вниз, и один из его товарищей в остервенении поднял топор, чтобы рассечь мне череп.

Я видел, как лезвие взмыло в воздух. В следующий миг из запястья врага хлынула кровь и топор отлетел прочь. Это подоспел на выручку Пеллеас; уже не впервые за этот день его меч избавил меня от смерти. «Будь с королем!» — крикнул я, вырывая у мертвеца меч. Пеллеас повернулся и поскакал вслед за Аврелием. Тот во весь опор мчался вперед, оставляя за собой груду поверженных тел.

Бритты бились, как богатыри. Не было еще войска доблестней… Но мы не могли переломить ход битвы. На место поверженного врага вставали четверо новых; мы поразили тысячу, но оставалось еще пять. Тем временем наши храбрые соратники гибли в безжалостной бойне.

Враг уже полностью окружил нас. Аврелий приказал поворачивать. С этого начинается разгром войска. Поняв, что мы обречены, мы бросились на прорыв. Не знаю, откуда взялись у нас силы, но с молитвами и ругательствами, сжимая сломанные клинки, мы вновь отбросили вопящих берсерков.

Хенгист в ярости бросил на нас остальное воинство; всех, кроме хускарлов — своей личной дружины, куда отбирали самых сильных и страшных саксонских воинов. Он хотел окончательно раздавить нас.

Враги бежали через реку навстречу нам, и на их лицах было упоение ненавистью. Неприятель медленно сминал наши ряды. Головы наших соратников уже торчали на верхушках длинных вражеских копий. По воздуху плыл запах горящей плоти. Хенгист праздновал победу, не дожидаясь конца сражения.

Однако праздновал он рано, потому что битва еще не закончилась.

Первым это увидел Аврелий.

— Утер! — вскричал он. — Утер взял в плен Хенгиста!

Как он заметил это в гуще сражения, сказать не могу. Однако я поднял глаза, взглянул на противоположный берег — враги оттеснили нас на возвышенное место, с которого мы начали сражение, — и увидел, что украшенный конскими хвостами штандарт Хенгиста теперь окружила конница, и бой закончен. Остальные всадники Утера во весь опор летели к реке наперерез войску, спешившему на выручку своему предводителю.

Не знаю, когда Хенгист понял свою ошибку, но, думаю, осознание пронзило его, как холодная сталь под ребра, когда он оглянулся и увидел конницу Утера на полном скаку.

Мы же почувствовали, что в битве, казалось, уже проигранной, наступил перелом, и ринулись вперед. И тут, словно по волшебству, противник рассеялся.

В тот же миг удача отвернулась от неприятеля. Аврелий, не теряя ни минуты, пришпорил коня, схватил королевский штандарт и, размахивая гордым орлом, устремился к реке.

Великий Свет, мы спасены!

Аврелий наступал быстро и беспощадно. Уцелевшие конники молниеносно сплотились вокруг него и ударили в спину отступающему врагу.

Бесславное дело — добивать бегущего неприятеля. Бесславное, но необходимое.

Варвары оказались по грудь в воде между двумя войсками. Они не могли ни двинуться вперед, ни отступить. В их рядах началось смятение, затем хаос. Хенгист был в плену, его телохранители убиты или связаны.

Странное дело с этими варварами: стоит взять в плен предводителя, как они разом теряют боевой дух. Убей его — и они будут сражаться за честь сопровождать его на Валгаллу. Но, когда он оказывается в плену, впадают в оцепенение.

Словно у них один мозг, одна воля — воля и мозг предводителя. Без него они сразу поддаются отчаянию и страху.

Вот почему, несмотря на численное превосходство, несмотря на то что наше войско было почти разбито, едва Утер поднес клинок к горлу Хенгиста, победа перешла к бриттам.

Бой продолжался отдельными островками: ирландцы и пикты сражались вокруг своих вождей, но с ними удалось быстро разделаться. Последуй их примеру саксы, Утер не терзался бы сейчас, не зная, что делать с пленниками.

Разумеется, Аврелий не собирался брать пленных: бой шел не на жизнь, а на смерть. Если бы верх взяли саксы, они б не пощадили никого. В пылу боя воин убивает без колебаний, однако немногие цивилизованные люди способны зарубить безоружного и связанного человека.

Я говорю это потому, что после сражения осталось несколько тысяч живых саксов и мы просто не могли истребить их всех. Сделай мы это, мы стали бы худшими варварами, чем наши противники!

— Ну? — спросил я Утера. Он по-прежнему сидел в седле, положив на колени окровавленный меч. — Как ты поступишь?

Аврелий отправил меня к брату, а сам остался закончить последние стычки и позаботиться о раненых.

Утер мрачно оскалился, словно это по моей вине решать досталось ему. В надежде переложить с себя ответственность, он спросил:

— Что говорит Аврелий?

— Верховный король говорит, что ты предводитель — тебе и решать.

Он застонал. Утер не был убийцей.

— А ты что скажешь, Высочайший Амброзий?

— Я согласен с Аврелием. Решать должен ты — и быстро, если не хочешь лишиться уважения своих воинов.

— Знаю! Но что делать? Прикажу перебить их — меня станут укорять за жестокость, оставлю в живых — будут презирать за мягкотелость.

— На войне нет легкого выбора, — посочувствовал я.

— Лучше скажи что-нибудь новенькое. — Слова его были резки, но взгляд молил о помощи.

— Я скажу, что сделал бы, если б решать предстояло мне.

— Ну, Воплощенная Мудрость, что бы ты сделал?

— То единственное, после чего не утратил бы права называть себя человеком.

— А именно?

— Отпустил бы их, — сказал я. — Другого выбора нет.

— Все, кого я отпущу, вернутся. И вырастят сыновей, и те придут завоевывать нашу землю. Каждая жизнь, что я подарю, обернется жизнью нашего соотечественника.