Такаббир Кебади - Трон Знания. Книга 4

«Рука Всевышнего», — перевела Малика.

— Поражённый смелостью девушки, Ташран захотел взять её в жёны. Она сказала: «Я буду принадлежать тому, кто возведёт здесь город и назовёт его моим именем». «Нет, — ответил Ташран. — Этот город я назову Кеишраб. Твоё имя будет носить страна». За семь лет он построил семь городов и стал хазиром Ракшады. В печальный день его смерти оазис окружали уже сорок семь городов.

— Интересная история, — пробормотала Малика. Её именем не назовут даже улицу в нищем селении.

— Вторая шабира Джурия стала матерью художникам, скульпторам, поэтам, музыкантам, танцорам. Умных девочек по сей день отдают на обучение в храм науки, и ракшадок лечат докторши и учат учительницы. Бог был несправедлив к Джурие. Он наградил её единственным сыном. — Кенеш придвинулась к Малике и зашептала: — Мы молим Бога, чтобы он послал вам много детей. Но ты не переживай. Если Иштару не повезёт, как его брату, он всё равно будет править до самой смерти.

Малика вжалась в подушку. Ракшадки считают её будущей женой Иштара.

— У вас были некоронованные хазиры?

— Почему спрашиваешь? — покосилась Кенеш.

— Интересно, как они правили.

— Как правили — не знаю. Я их не застала. В книгах только даты. Кто-то полгода командовал, кто-то год.

Малика посмотрела в окно. Витражи расцветились, а душа погрузилась в потёмки. Если она не коронует Иштара, его скинут с трона. Если коронует — он задастся целью заполучить её в жёны, чтобы избежать участи бесплодного брата.

— Что стало с их шабирами? — спросила Малика.

Кенеш пожала плечами:

— Не знаю. Да и зачем тебе?

— Интересно.

— Женщинам приносят объедки новостей. Если приказывают надеть фиолетовые платья — значит, в Ракшаде праздник. Если жёлтые — значит, траур. Жёны всегда ходят в чёрном.

Рассудком завладело желание хоть немного побыть одной. В ванной от Кенеш не спрячешься, в спальне Галисия — вдруг проснётся, пристанет с вопросами. Сославшись на голод, Малика выпроводила старуху на кухню, но та вернулась так же быстро, как удалилась.

— Сегодня великий день, шабира, — торжественно произнесла она, переступив порог. — Я помогу тебе собраться.

На веранде возле паланкина стоял незнакомый человек. Усевшись в креслице, Малика сжала подлокотники — Альхаре запретили с ней видеться!

Несмотря на раннее утро, на улицах бурлила жизнь. Носилки то и дело огибали возбуждённые толпы людей. Из общего ора удалось вычленить голоса, выкрикивающие цифры. Совсем некстати вспомнился публичный дом в Зурбуне. Покупатели спорили о цене детской невинности так же яростно, как сейчас спорят ракшады.

Выйдя из паланкина, Малика осмотрелась. Над крышами далёких домов золотился край солнца, окрашивая храм и каменные изваяния во все оттенки жёлтые. Безлюдная площадь… Фиолетовый — цвет праздника… Спирали в солнечных лучах не белые, а жёлтые — цвет траура. Горе и радость всегда ходят вместе и выбирают, каким боком повернуться к человеку.

Внимание перекочевало на провожатого. Если бы воины носили чаруш, их вряд ли удалось бы отличить друг от друга: рослые, широкоплечие. Даже рельеф мышц на животе и груди у всех одинаковый.

В Грасс-Дэморе в присутствии Иштара и Альхары Малика смущалась. Сейчас смотрела на обнажённый торс воина и не испытывала неловкости. Непривычное стало обыденным.

— Сегодня какой-то праздник?

— Собачьи бои, — ответил провожатый.

Скорее всего, люди, орущие на улицах, делали ставки.

— У Альхары есть бойцовские собаки? — спросила Малика, вспомнив, как он мечтал обзавестись морандой.

— Да, шабира.

— Его собаки участвуют в боях?

— Нет, шабира. Альхара отбывает наказание.

— За что?

Воин с невозмутимым видом посмотрел в сторону храма.

— Шабира задала тебе вопрос, — повысила тон Малика.

Над глазом ракшада еле заметно дёрнулось веко.

— Он прервал молитву.

— Вот как…

Вчера, когда она отстаивала своё право голоса, Альхара отправился за Иштаром и верховным жрецом, не закончив обход зала. Кто он? Друг или хитрый враг, который задумал влезть к ней в доверие?

Время шло, а на пороге храма никто не появлялся. Площадь не успела накалиться, запах благовоний не досаждал. Унизительным было ожидание. Вряд ли к шабирам — воинам-вестникам — относились подобным образом.

Наконец прозвучало приглашение. Малика вошла в храм, и опьяняющий запах вновь хлынул в лёгкие, лишая возможности чётко мыслить. Цепляясь за реальность, Малика посмотрела через плечо. Провожатый пошагал к паланкину. Она одна. Совсем одна…

Служитель подвёл её к жрецам, окружившим большую чашу, в которой тлели угли. Чёрные вóроны из её сна, и лишь верховный жрец на их фоне выглядел фиолетовым пятном. Видимо, для него служение Богу — непрерывный праздник.

Цедя удушливый воздух сквозь зубы, Малика пробежалась взглядом по лицам. Иштара не было. Шедар бесцеремонно рассматривал её, словно пытался проникнуть под перламутровую ткань, скрывающую лицо.

— Шабира! — произнёс Хёск. — Ты готова услышать Бога?

Малика сжалась как пружина:

— Готова.

— Шедар! — вновь зазвучал голос верховного жреца. — Оставь нас.

Не выразив недовольства, низложенный хазир вышел из храма. Служители закрыли за ним двери. Малика посмотрела на птиц, порхающих под куполом, и вдруг перенеслась в другой мир. Вокруг раскалённый песок. Изогнутое дерево роняет голые ветки. Они падают медленно, печально. Отскакивают от земли, превращаются в пыль и, подхваченные ветром, взмывают в расплавленное небо.

В реальность вернул хлёсткий голос. Подогнув под себя ноги, жрецы сидели вокруг чаши, их руки лежали на коленях ладонями вверх. Хёск велел Малике принять такую же позу, сам расположился в центре круга.

Тишину взорвал бой барабана: бум, бум-бум. Полнозвучное эхо заметалось по залу. Малика еле сдержалась, чтобы не зажать уши. В передней стене распахнулись потайные двери, превратив её в бессчетное множество тёмных проёмов, разделённых узкими простенками. Вошедшие в зал полуобнажённые люди создали за спинами жрецов несколько кругов.

Малика затылком чувствовала горячее дыхание мужчин и лихорадочно водила глазами, пытаясь увидеть Иштара. Ей так нужна поддержка…

Пытаясь утихомирить дрожь, сделала глубокий вдох, и вдруг стало темно. Она с трудом различала лица ракшадов. Крутила головой, но видела лишь обтянутые дымчатой кожей ноги, притопывающие в такт барабану.

Хёск заговорил. Гортанная речь на непонятном языке заворожила. Малика неосознанно повторяла движения жрецов. Приложить правую руку ко лбу, протянуть к куполу храма, прижать к груди. Левую руку опустить соседу на плечо. Малика вздрогнула, ощутив, как её плечо крепко сжала широкая ладонь. Из такой хватки не вырваться.