Ольга Пашнина - Выпускница бури [≈ Деллин Шторм] [litres]

– Это он? Делл?

– Принцессы, – ответила я. – Изабелла.

– Тварь.

От бессилия Бастиан выругался, и, наверное, я должна была его понимать. Люди не видели принцесс, люди видели Лорелей, рискнувшую выйти против меня и жестоко за это поплатившуюся. Никто не решался подойти и сбить пламя, да в этом и не было больше никакого смысла – так же стремительно, как разросся, крик захлебнулся и умолк.

Кажется, кто-то нажал внутри меня на кнопку «выкл.».

Я не стала смотреть, как тело Лорелей превратится в пепел, как ветер подхватит его, чтобы развеять над площадью. Не стала смотреть на улыбающихся принцесс и уж точно не стала бы ждать, когда среди них появится еще одна фрейлина богини смерти.

Поднялась, пошатываясь, и, прежде чем Арен и Бастиан спохватились и увели бы меня прочь, спрыгнула с балкона.

Приземлилась мягко, почти невесомо. Народ испуганно расступился. Криков больше не было, как и угроз и проклятий. В меня не летели камни и стрелы, только ненавидящие взгляды и еще, быть может, раболепный страх.

Когда-то давно Акорион показывал мне это. Показывал толпу, в гневе скандирующую мое имя, только я никогда не была сильна в предсказаниях, а еще не понимала намеков.

Злость внутри затопила все прочие чувства. Гнев, взращенный на обиде, может натворить немало дел. Их ненависть была так сильна, что я научилась ненавидеть в ответ. Все хорошее во мне, то немногое, что удалось сохранить от девочки Деллин Шторм, сгорело вместе с жертвой, которую я не просила.

Три года я пыталась ею быть. Три года пыталась быть хорошей. Три года отворачивалась от зеркала, что услужливо демонстрировало ту, кем я всегда была. Они толкали, я поднималась и улыбалась. Они отворачивались, а я просила дать мне шанс.

Может, не Акорион был частичкой хаоса, а я? Может, меня не должно было случиться, потому что, если вдуматься, все, что произошло с этим миром, произошло из-за меня.

Тучи разошлись, обнажив темное небо с мерцающими звездами. День и ночь будто поменялись местами, еще на шаг приблизив Штормхолд к хаосу.

Три звезды, три спутника, ярко сияли, освещая людские головы.

А потом навсегда погасли.

Она стояла посреди площади, темная статуэтка в окружении огней. Флеймгорд обступила плотная тьма, она накрыла Штормхолд, спрятав под собой все страхи и пороки, оставив лишь совершенство линий, очерченных отблесками пламени. Фигуру богини, бессильно опустившую плечи. Сломанную игрушку, забытую в витрине старого магического магазинчика.

Страх подгонял, пьянил и дурманил. Страх перед тьмой, лицо которой явил темный бог, затуманил и разум, и человечность. Казалось, толпа способна на все – и она была способна. Готовая мстить, терзать, уничтожить символ их потерь, вдруг оказавшийся так близко.

Таара все еще сжимала в руках меч, способный одним движением оборвать ее жизнь, на этот раз окончательно. Запекшаяся кровь в полумраке казалась черными дырами в идеальном магическом клинке.

Стоило кому-то вырвать из ее рук оружие – и она знала, что почувствует, что ощутит, когда плоть прорежет колдовская сталь.

А еще – почти хотела.

Медленно, остановив пустой равнодушный взгляд на одном из тех, кто держал в руках обгорелые останки плаката, богиня протянула меч. Перехватила за клинок, отчего черная кровь смешалась с ночной неестественной тьмой и протянула, словно призывая и прося.

Драконий крик и треск электричества слились в единый грохот. Таара отшатнулась, а люди в панике разбегались. Они появились словно из ниоткуда – дракон и бог, встали между ней и толпой, закрыв собой, и ни у кого не возникло и мысли пойти против тех, кто был готов защищать ее до последней капли крови.

За спинами огненного короля и бога грозы взметнулись клубы черного дыма.

Они могли защитить ее от всего мира.

Но не от нее самой.

Было больно. Стоя на балконе, я почти не чувствовала боли от магии, что все же достигала цели, а сейчас, оказавшись вдали от столицы, поняла, что все руки исцарапаны, на ногах вздуваются волдыри от ожогов, а по виску бежит кровь – и я даже не смогла вспомнить, когда и как поранилась.

А еще меня била крупная дрожь. Мир словно сошел с ума, дождь сменился снегом, а плотная непроглядная темнота принесла с собой холод. Вода от устроенного мной шторма застывала на глазах, корочкой покрывая черные покореженные стволы.

Идти было больно, но я шла. Слыша шум водопада, упрямо брела вперед, все еще сжимая меч и стараясь хотя бы для себя выглядеть достойно. Хотя достойно чего? Внутри не осталось ни капли человеческих чувств. Немного страха, может. Там, на площади, вдруг на секунду показалось, что я ненавижу их сильнее, чем хаос внутри. Неожиданно манящей стала мысль поставить их на колени. Если не смогли полюбить, так пусть боятся!

А потом Бастиан и Крост закрыли меня собой, и стало стыдно. И больно, потому что я так долго врала самой себе, что темной Таару делало безумие! Я хотела быть частью светлого мира, хотела, чтобы он меня принял, хотела жить так сильно, что вернулась из мертвых.

Но все равно сдалась. Они меня не бросили, а я была готова.

Я не хочу к нему! Не хочу снова в тот ад, не хочу в склеп с драконьими костями, не хочу свиту из призрачных принцесс, каждая из которых смотрит ненавидящим взглядом. Не хочу так жить и ненавижу в себе ее.

У самых камней я все же не удержалась на ногах и упала. Меч выскользнул из ослабевших пальцев прямо в воду. Потянувшись за ним, я всмотрелась в отражение почти незнакомой девушки.

«У тебя глаза грустные», – всплыли в голове слова Бастиана.

Из груди вырвался прерывистый всхлип. Он говорил их не мне, он говорил их совсем другой девушке. У нее были каштановые волосы и совсем не было шрамов.

Пальцы свело судорогой от ледяной воды, но я все равно достала меч, зажала в руке косу и с силой резанула по волосам, с отвращением отбросив оставшуюся в руке косу в сторону. Схватилась за прядь, отрезав и ее. Потом еще и еще, кромсала неровно, как могла захватить, бросала охапки иссиня-черных густых волос в воду и рыдала, размазывая по лицу грязь, кровь и слезы.

От жалости к себе, от чувства вины перед Бастианом, от страха перед Акорионом. Слушая голоса тех, кто не пережил эту зиму. Мне чудились Эйген и Берген, Алайя и Надин. Едва я умолкала, до боли в горле сдерживая рвущиеся наружу рыдания, голоса пропадали тоже.

Наконец стало неудобно кромсать мечом слишком короткие волосы, и я снова поднялась. Ступила на скользкие камни, оступилась, вымокла до нитки, но снова поднялась, с трудом продвигаясь к водопаду. Его чернеющее нутро манило со страшной силой, почему-то казалось, что, стоит мне ступить в знакомый подземный мир, станет хоть чуточку легче.