Эрин Моргенштерн - Беззвездное море [litres]

Со странным чувством я оставила у мадам Лав связанный для З. шарф. Он так долго у меня был.

Надеюсь, когда-нибудь он все-таки намотает его на шею.

И надеюсь, у него найдется офигенно, офигенно занимательная история, чтобы рассказать мне ее за ужином у его мамы, и надеюсь, он будет там со своим мужем и я с кем-то или одна, и меня будет вполне это устраивать, и, надеюсь, мы засидимся допоздна, так допоздна, что поздно превратится в рано, и надеюсь, что истории и вино никогда не иссякнут.

Так и будет, надеюсь.

Плывет по Беззвездному морю корабль, плывет по волнам прилива.

В трюме там человек, чье имя теперь Дориан, бодрствует над безжизненным телом Закери Эзры Роулинса, в то время как капитан корабля, чье имя не было и не будет Элинор, рулит им по бурному морю.

Слышно, что наверху шум, словно что-то кипит, ветер воет, корабль качает, накреняет то туда, то сюда. Свечное пламя дрожит, почти гаснет и снова вспыхивает.

– Что там такое? – спрашивает Дориан, когда Элинор спускается в каюту.

– Да совы расселись на мачте меж парусов, – отвечает она. Одна из сов, маленькая, прилетела за ней, обследовала каюту и примостилась на балке. – Мешают управлять кораблем. И как их в этом винить, когда море поднимается так быстро! Надо же им где-то присесть, передохнуть. О, ничего страшного, карты все равно уже не годятся, придется их переделывать.

Последнее замечание относится к тому, что тело Закери они уложили на стол с картами, измазав кровью бумаги и золотистые ленты, так что теперь местами не видно ни знакомых уже путей, ни не нанесенных еще на карту местностей, где обитают драконы, все теперь под морем потеряно.

Дориан принимается извиняться, но Элинор отмахивается, и они стоят в обоюдном молчании.

– Высоко ли оно поднимется? – нарушает молчание Дориан, хотя понимает, что ему все равно. Пусть оно себе поднимается, пока они не врежутся в поверхность Земли.

– Здесь много еще гротов и проток, по которым можно проплыть, – к неудовольствию Дориана, уверяет его Элинор. – Я найду путь, как бы высоко море ни поднялось. Не нужно ль тебе еще что-нибудь?

– Нет, спасибо.

– Значит, вот его ты тогда искал? – спрашивает она, глядя на Закери.

Дориан кивает.

– Знавала когда-то я человека, у которого было точно такое пальто. Что это ты читаешь?

Она указывает на книгу, которую он держит в руке, не читает на самом деле, а скорее цепляется за нее, как за талисман.

Он протягивает ей “Сладостные печали”.

Элинор, сосредоточенно хмурясь, смотрит на книгу, а затем радость от узнавания старого, полузабытого друга вспыхивает у нее на лице.

– Где ж ты ее отыскал? – спрашивает она.

– Это вот он, – кивнув на Закери, говорит Дориан. – В библиотеке. На поверхности. Полагаю, книга твоя. – Выражение лица у нее такое, что, глядя на нее, ему трудно не улыбнуться.

– Эта книга никогда не была моей, – качает головой Элинор. – Вот истории, которые рассказаны в ней, вот они – да. Я стащила ее из Архива. И не думала, что снова ее увижу!

– Что ж, теперь она твоя.

– Нет, мы сбережем ее, чтобы читать вместе. Здесь всегда найдется место для новых книг.

Только тут он замечает, какое множество книг в этой каюте. Они в шкафах, встроенных между переборками, на подоконниках, стопками лежат на сиденьях стульев, подпирают ножки стола.

Корабль качнуло под напором особенно гневной волны, карандаш, скатившись со столешницы, исчезает под креслом.

Персидский кот, который дремал в кресле, с ворчанием соскальзывает на пол и деловито направляется расследовать дело о пропавшем карандаше.

– Мне нужно вернуться наверх, – говорит Элинор, возвращая “Сладостные печали” Дориану. – Забыла тебе сказать, что там на скале кто-то есть. Я его в подзорную трубу разглядела. Сидит себе на скале и читает. Мы остановимся его подобрать, когда море поднимется достаточно высоко. Он не выберется иначе, у него только одна рука. И если волнение усилится, держись тут за что-нибудь.

Дориан думает, не броситься ли ему под шумок в волны, и пусть Беззвездное море утянет его в пучину, но что-то подсказывает ему, что, сделай он так, Элинор снова его спасет.

Смущенно похлопав его по плечу, Элинор уходит на палубу, оставив их с Закери вдвоем.

Дориан поправляет завиток, упавший тому на лоб. Закери совсем не выглядит мертвым. Непонятно, стало бы Дориану легче, если б выглядел.

Он сидит тихонько, прислушиваясь к тому, как бьются волны в борт корабля, как завывает ветер, как хлопают крыльями птицы, кружащие под каменным сводом, как стучит в ушах сердце, стучит так, словно у него есть эхо, потому что, в самом деле, эхо присутствует, и разве это не странно, но мало-помалу Дориан понимает, откуда исходит отзвук сердцебиения.

Он находит свой рюкзак, достает оттуда шкатулку, держит ее в руках.

В чем разница, спрашивает он себя, между сердцем Судьбы и сердцем, принадлежащим Судьбе?

Сердцем, которое Судьба хранит до тех пор, пока оно не понадобится.

Дориан переводит взгляд на тело Закери, а затем вновь на шкатулку.

Он думает о том, во что же он верит.

Дориан открывает шкатулку. Сердце, которое хранится в ней, бьется быстрей, взволнованней. Его время пришло наконец.

Кто-то оставил мне записку, воткнул за дворник на ветровом стекле.

Машина была припаркована на стоянке торгового центра по дороге в Торонто, и вот кто-то оставил там мне эту записку. И десяти человек не найдется, кто знает, что я сейчас в этой стране. Я проверила, нет ли на машине жучков, и совершенно уверена в том, что отследить меня невозможно. Я не планировала заехать в этот торговый центр, я даже не знаю, в каком городе нахожусь, Миссиссома какая-то.

В записке сказано: Приди и увидишь, а ниже – адрес.

Это карточка с тиснением “Наилучшие пожелания от Фонда Китинг” поверху.

На обороте – маленький рисунок совы в короне.

Я продиктовала адрес своему навигатору. Оказалось, это не так уж и далеко.

Черт меня побери.

Прибыв по адресу, я увидела, что здание давно заброшено. То ли школа тут была раньше, то ли библиотека. Впечатление заброшенности оформляется видом разбитых окон. Входная дверь заколочена досками, и никаких объявлений типа “здание продается, звонить туда-то”, или “не входить – частная собственность”, или там “осторожно, злая собака”. Никакой старой вывески, никаких намеков, по которым можно понять, что тут было раньше, – только номер над дверью, так что я точно знаю, что приехала, куда нужно.

Я стою здесь уже двадцать минут, ломаю голову, войти или нет. Все вокруг в зарослях, будто уже много лет не ступала здесь человеческая нога. Даже мимо никто не едет.