Карина Вран - Днем с огнем

— Кто посмел?! Огнь? ОГНЬ?! — ударил по мозгам громчайший вопль отовсюду и из неоткуда. — Уничтожу!

И тут же в днище что-то ударило. Что-то сильное и очень злое.

"Приплыли", — подумал, хватая за ноги спящего красавца.

Ноги были ближе к выходу и ко мне, и ситуация, увы, не располагала к деликатности.

"Хрупкое. Не кантовать", — вздохнул, глядя на болтающуюся по полу голову мужика, собирающую все неровности.

Второй удар был куда как сильнее первого. С премерзким скрежетом теплоход начал крениться на бок. Удар!

Меня мотануло. Удар!

Крен стал таким сильным, что я полетел спиной вперед, будто колени кто-то подсек. За мной выкатился по проходу мужик. Взвыла сирена.

Множество менее сильных ударов по брюху несчастного теплохода. Треск, хруст, скрип, чьи-то крики. Сложился и рухнул в воду трап. Удар, удар, удар!

— Изничтожу! — снова тот бешеный вопль.

— Руку! — это Сергей за мной вернулся. — На счет три перепрыгиваем!

Я не враз понял, через что перепрыгивать. К боку теплохода, который трепало, как пес мягкую игрушку, нечто страшное из подводного царства, вдруг прижалось неказистое суденышко.

— Один, два, три! За борт!

Мы сиганули через ограждение (оно, наверное, как-то правильно называется), одновременно с сильнейшим ударом, поднявшим вверх корму.

Суденышко еле успело вильнуть, чтобы нас не затянуло под атакуемое судно. Перед носом спасшего нас катера поднялась волна. И обрушилась — левее юркого судна. Рулевой прижал нас к набережной, я ухватился за какую-то веревку…

Следующий удар почти перевернул суденышко, но мы с законником уже были на причале. Я — распластавшись, Сергей на карачках.

— И целовал он землю… Или, в нашем случае, гранит, — рассмеялся младший лейтенант, встряхнулся, устроив мне душ из речных брызг.

— Моторист! — лихорадочно задвигал я конечностями. — Спящий, так его, красавец — там остался.

— Лежи, отдыхай, я дал указания, — успокоил Крылов. — Его вынесут.

Хлопо́к со стороны воды.

— Надеюсь, уже, — обернувшись, сказал я севшим голосом.

Среднюю палубу теплохода, уже вроде как выровненного, лизало рыжее пламя.

С законником мы пересеклись на следующий день, перед моей сменой и после его рабочего дня. За проявленное служебное рвение и прочая, и прочая — парня отпустили чуть пораньше. Мы встретились на Площади Искусств: я прокатился на маршрутке до конечной, Крылов добрался на метро.

Мы какое-то время шли в молчании. Прогулочным шагом, думая каждый о своем.

— Ты знаешь, что на этом месте раньше были финские поселения? — повернул ко мне круглое лицо Сергей. — Называлось "земля с твердым грунтом". Забыл, как это на финском… Я подумал, тебе на твердом грунте после вчерашнего должно быть хорошо.

— А ты умеешь в сарказм, — хмыкнул я. — Не знал.

Вздохнул: не очень-то давно, идя домой со смены с Ханной Луккунен, сам думал про эти поселения. Будто с полгода минуло с того дня по ощущениям.

После пережитого совместно… назовем это приключением, относиться к законнику с отстраненной настороженностью стало сложнее. Может быть, дело в том, что под формой и непонятными мне обязанностями я разглядел упорство такой же силы, как и мое. И отвагу. Да, моя (по заверению "родных" нечистиков) граничила со слабоумием. Его — с должностными инструкциями. Но ведь имелась? Имелась.

К загадочной инстанции я теплыми чувствами не воспылал, но самого Сергея из нее выделил.

Как к представителю инстанции, у меня было много вопросов. Потому мы и встретились. И законник, повспоминав о временах дремучих, начал давать мне ответы. Пропущенные через фильтр дозволенного его руководством, конечно же, но хоть что-то.

Моториста спасли. Чуть-чуть припозднились: качка мешала. Мужик отделался несильными ожогами и сотрясением мозга. Когда я сделал грустное лицо, Крылов заверил, что сотрясли ему (мужику) серое вещество до меня. Хорошенько приложив по головушке. Его еще чем-то накачали, так что в себя спящий красавец пришел только сегодня к утру. Ругался, обещал всех засудить.

Из полезного: он успел услышать разговор двух незнакомцев, мужчины и женщины. "А это ее укокошит?" — спрашивал мужской голос. "Не обязательно. Если да — хорошо, если нет — не страшно. Границы бедовости важнее", — отвечал женский голос. После этого моторист не помнил ничего, кроме темноты.

Границы бедовости — это была явная отсылка к Беде-Беде, пророчице несчастий. Но в чем заключалась конечная цель, никто пока не понял. А лично я не понял, почему после того, как моторист услышал то, что услышал, его не прибили на месте.

Далее: на момент эвакуации моториста никого больше на теплоходе не было. Зов о помощи, который услыхал Сергей, был зовом Феди Ивановны. Подала она его не голосом, а как-то иначе. Как? Меня не просветили. Как не просветили о том, что за таблеточки при измельчении меняют свойства стали, и что за платочки меняют ход времени — или что там с таймером произошло. И о том, как старушка очутилась в саквояже, мне тоже не рассказали.

Вместо этого мне передали приглашение на обед с Федей Ивановной. В воскресенье, в два часа пополудни, если мне будет угодно. И адрес на визитке. Тут, кстати, недалеко, на Итальянской.

Федя Палеолог. Палеограф. Папиролог. После этих трех "п" (и одной "ф") у меня глаз стал подергиваться.

— Постараюсь явиться, — находясь под впечатлением (и глаз все еще дергало) сказал я. — По…явиться.

Из не менее ценной информации: мне пообещали, что от разгневанного водного хозяина проблем не будет. С ним сам Рыков Семен Ильич будет договариваться, прояснять ситуацию. Я для себя решил так: к Октябрьской набережной без нужды не соваться. Хотя бы в ближайшее время. А потом — верить в дипломатический успех Семена Ильича. Я же во всей этой истории был сбоку-припеку.

Той безграничной веры в начальство Сергея, как у самого Сергея, я не имел. Живо и ярко в ушах звучало вчерашнее: "Тут нет такого! Нет! Да нет же!"

Кошар, кстати, меня так сурово вечером за дурость отчитал: долг я отдал, потушив пожар. Стоять и ждать, пока что-то дотикает, такого уговора не было. Хотя чуть позже он меня заверил, что во взрыве конкретно у меня был шанс уцелеть. В зависимости от силы взрыва, расстояния меня от источника, полученных одномоментно травм. Шанс был невелик, но он был. По крайней мере, огонь от взрыва меня бы не опалил.

— Серег, — довольно-таки фамильярно обратился я к служивому. — Есть какие-нибудь соображения? Не обязательно официальные. Твои личные.

Парень подернул щекой, как от резкой зубной боли.

— Беда-Беда заголосила во вторник. Десятого. Теплоход прибыл из Казани. Десятого.

— Думаешь, проверятели границ бедовости на нем приплыли? — нахмурился я.

Тот момент, когда Злыдень перестал был персонажем одиночным, превратившись в некую группу лиц, сам по себе приятного внес мало. Он (момент этот) ничегошеньки не прояснял, зато ставил новые вопросы. Что это за люди? Люди ли? Почему они объединились и какие преследуют цели? Как все это прозевали ответственные личности?