Татьяна Иванова - Охотники на Велеса [СИ]

Первое время Любава возвращалась в родную деревню, терпела там крики, побои, несправедливые обвинения, а когда становилось невыносимо, уходила в лес, медленно шла к болоту, оставляя позади рыбацкий жестокий поселок, и по запомнившейся ей стежке переходила в сказочную страну, где она была счастлива. Братья монастыря, беспокоившиеся, что девочка нечаянно утонет в болоте, договорились с ней о сигнале, который она подавала, добираясь до окружавшей монастырь трясины, и сами приходили к ней, чтобы забрать к себе.

Как-то раз, поздно вернувшись в деревню, а она все никак не хотела уходить и дотянула до последнего, Любава услышала, как ее приемная мать жаловалась соседке.

— До сих пор не вернулась. Может и сгибла где. Уж как я молюсь, прошу Мору о ее погибели. На что она нам? Рыжая как проклятие. Да и лишний рот. И так еле-еле перебиваемся. Продать что ли?

И с тех пор Любава в деревню не возвращалась. Первое время ей часто снились кошмары. Отец Феофан, которого до пострига звали Рагнаром, брал ее на руки и укачивал, пока она не засыпала. А, когда она решила поститься как все, так ел вместе с ней рыбу, нарушая свой собственный строгий пост, когда ему казалось, что девочка совсем ослабела.

— … Мы ходили на реку. Я поймал большую рыбу!

— «Поймала», а не «поймал».

— Феофан, она твердо решила вырасти мальчиком. Твоих святых молитв на этот счет просила? Молчишь?

— Отец Игнатий, — снова вмешалась в разговор отца Игнатия с отцом Феофаном Любава, держа двумя руками огромную скользкую щуку, — а что в этом плохого? Да, я всех просила.

— Ничего плохого, весьма здравая мысль, — седой отец Игнатий еле сдерживал улыбку. — Но мы здесь люди грешные, и такую просьбу, думаю, Господь не выполнит по нашим грехам.

— Ты смеешься, отец Игнатий! Ты просто не хочешь. Все святые говорили, что они грешные. Если человек говорит, что он грешный, значит, считает себя таким же, как святые.

— А! Получил, отец Игнатий, — добродушно усмехнулся отец Феофан. — Устами младенцев глаголет истина.

— Ну вот что, детки мои дорогие, — внезапно посерьезнев, сказал отец Игнатий. — Сейчас вот и проверим испытанием, кто из нас насколько грешен. Должен вас огорчить. Мне прислала письмо моя духовная дочь Касьяна. Она обещает взять девочку в свою небольшую общину на время. Пока Любава не подрастет.

Наступило молчание.

— Да, это правильно, — сказал отец Феофан, и не смог сдержать грустных ноток в своем голосе.

Любава не думала, что она заплачет, она давно не плакала наяву, только во сне. Но неожиданно что-то внутри у нее перевернулось, и она безнадежно, безутешно разрыдалась. Рушилось все ее счастье. И так же как и после ночного кошмара ее обнял отец Феофан.

— Не плачь, Любава, я пойду с тобой. Да и потом буду тебя навещать, ты будешь мне все рассказывать. И письма писать ты умеешь. Мы отправим тебя в хорошее место, можешь нам поверить.

И она поверила. И успокоилась.

А потом была звериная лесная тропинка, страшные разбойники. И ее наставник, убивший человека, чтобы ее спасти.

Княгиня слушала молча, замерев в кресле среди подушек. Молчала и по окончании простого, чуть сбивчивого детского рассказа. И в полной тишине они услышали снаружи тяжелые шаркающие шаги.

Ингигерд резко вскочила, не обратив внимания на посыпавшиеся с кресла подушки.

— Ярослав? Вернулся?

Рагнар встал со своего места. Любава встала, подражая ему.

Сын киевского князя Владимира и полоцкой княжны Рогнеды князь Ярослав был от рождения тяжело болен. Болели и плохо сгибались бедренные суставы. Сначала он даже и не мог ходить. А ведь был князем, воеводой, который ведет людей за собой, по факту своего рождения. Потребовалась стальная сила воли для того, чтобы просто встать на ноги, чтобы делать то, что другим давалось без труда. Болезнь создала его характер, непрерывная боль закалила его. Теперь Ярослава любили подданные, уважали не только союзники, но и враги.

Однако не только Ингигерд, все приближенные узнавали издали его тяжелые шаги. С годами болезнь только развивалась.

Широкоплечий, мужественно красивый князь вошел в горницу и остановился, закрыв за собой дверь. Внимательно оглядел находящихся в горнице, кланяющихся ему людей.

— Опять вмешалась, озорница? — спросил он Ингу, безуспешно пытаясь изобразить строгость. Его слова прозвучали, как если бы он сказал «добрый день, любимая». Женат князь был всего как несколько месяцев, сам еще не привык к такому счастью, и даже небольшие стычки с этой дочерью конунгов доставляли ему радость.

Инга, естественно, поняла его правильно.

— Твой Гостомысл творит ужасные вещи. Он совершенно жуткой хитростью вытащил Рагнара из монастыря. Такой коварный, не иначе Гримхильда в мужском облике.

Княгиня находилась под сильным впечатлением рассказа девочки.

Ярослав прислонился к стене.

— Рагнар, ты нужен мне, а не Гостомыслу. Мне.

— Исполла эти, княже. Ярослав, я монах. Я дал обеты при постриге, клятву повиновения Небесному Царю. Тебе ли, князю и воеводе, оправдывать клятвопреступление?

— А я ведь тоже христианин, — негромко, но веско ответил князь, подумав, — я тоже служу Христу. Но я получил в наследство раздираемую на части землю. Простой человек не может спокойно пройтись от деревни до деревни, чтобы его не ограбили или не убили. Ты сам в этом убедился. Кругом несправедливость и горе. И у меня, у князя этой земли, есть обязанность перед Богом — сохранить землю и ее людей, — он помолчал, подчеркивая важность произносимых слов. — Я вновь призываю тебя к себе на службу. И я прошу тебя как друга мне помочь. Нужно не только твое искусство воина, нужны твои родственные связи, нужна твоя образованность. Сколько ты знаешь языков? Три? Четыре? Даже монашеский постриг пригодится послу в Царьграде. Но разве здесь есть нарушение клятвы Христу?

— Нет, но… — заметно растерялся Рагнар. Не мог же он ответить на такой призыв заявлением, что монах должен жить в монастыре и молиться за них за всех, а не ездить по всему миру с наверняка сомнительными поручениями князя. Да, он уже не мыслит себя вне монастыря. Но как он может молиться за кого-либо кроме себя? Теперь, когда у него руки в человеческой крови… Да, он убил злодея, но разве сам Рагнар несколько лет назад не был злодеем? Не таким отвратительным… Еще и осуждение… Вот как сказать о долге молиться за других? Тут собой не владеешь…

— Пойдем со мной, я объясню тебе подробнее, — Ярослав, верно оценивший подавленную растерянность наставника Любавы, взялся рукой за ручку двери.

— Рагнар, ты можешь меня осудить за коварство, — еле слышно сказала Ингигерд, стоявшая совсем рядом с колеблющимся монахом, — но я знаю, что муж мой очень умен. И ему сейчас тяжело. Только я знаю, что он не спит по ночам от тяжелых раздумий, не только от боли в ногах. Ты обязан помочь своему князю. Поэтому, не обессудь, но давай так. Ты послужишь моему мужу не за страх, а за совесть, а я обещаю вырастить твою приемную дочь как свою названную младшую сестру. Принимаешь уговор?