Александр Бушков - Цикл романов Сварог. Компиляция. кн. 1-10

Со стороны моря донесся короткий треск, сменившийся длинным шипением, над кораблем взлетела зеленая сигнальная ракета, описала дугу, на несколько секунд озарив «Принцессу» и волны колышущимся тусклым свечением с резкими тенями. И погасла еще в воздухе.

– Что это?

– Мои орлы шалят, – сказал Сварог. – Деликатно напоминают, что они, личности и индивидуальности, озабочены отсутствием отца-командира… Пожалуй, мне и в самом деле пора.

Ройл посмотрел на берег:

– Ну да, ваша девочка раздумывает, не запустить ли еще одну. Интересно, почему Гаудин послал с вами именно ее?

– А в чем вы усматриваете странность?

– Не знаю, стоит ли называть это странностью… Ваша девочка – из породы так называемых всадников. Все малолетние «леопарды» Гаудина, и мальчишки, и девчонки, подобно фигурам шакра-чатурандж, делятся на пешек и всадников. Пешек больше. Они подвергаются обработке с применением всех достижений науки, после чего навсегда становятся не в пример ближе к роботоподобным боевым машинам, чем к людям. И процесс этот необратим. Меньшинство, всадники, остаются людьми. Их мозг не подвергается… гм, реконструкции, все ограничивается обучением боевым искусствам, а интеллект, наоборот, стремятся развить. Я вовсе не пытаюсь настроить вас против Гаудина. Всю жизнь питал к нему смешанные, двойственные чувства: уважаю за яростную борьбу со всем черным и ненавижу за… иные поступки. Просто… Все его действия, шаги, операции подчинены определенным целям, просчитанным на много ходов вперед. Все. И вы обязаны это помнить, если хотите играть с ним на равных. Именно девочка, именно «всадник»… Можно объяснить просто: вы новичок на Таларе и такая спутница не в пример предпочтительнее хмурого юнца-убийцы, глухого и слепого ко всему, что выходит за рамки конкретного задания. Но простота – не в характере Гаудина… Особенно в случае с вами.

Ожидание атаки стократ тягостнее самого жестокого боя – в бою некогда думать…

Сварог уже отошел от предпоследнего, самого стремительного этапа пути – феерическое скольжение «Принцессы» над ночным морем, доставившее к берегу еще до рассвета, монастырь Святого Роха, где его встретили так буднично, что стало даже чуточку обидно, завтрак на скорую руку и пятичасовая бешеная скачка к границе, где по другую сторону, как он прекрасно видел из окна замка, тянулись те же равнины, те же перелески. Городок у горизонта, насколько удалось рассмотреть в подзорную трубу, выглядел прекрасно сохранившимся, да и проходивший мимо него тракт, упиравшийся в шаганскую границу, построенный когда-то на века, казался проложенным вчера – ни одна травинка не пробилась меж продолговатых белых плит, уложенных на щебень и лиственничную кладку.

Вот только ничего живого не видно на той стороне, даже птиц не заметно, как ни шарил Сварог трубой. И Глаз Сатаны не наблюдалось. Поначалу Сварог решил, что они во множестве будут рыскать вдоль границы, пялясь немигающими взглядами, как голодные волки у изгороди скотного двора. Нет, до самого горизонта с зеленевшей кое-где каемкой лесов и холмов – ни малейшего шевеления. Ну да, колокольный звон разносится далеко…

В замке, принадлежащем некоему графу, как-то связанному с Братством Святого Роха, Странная Компания впервые за время пути оказалась в полнейшей безопасности – и совершенно не у дел. Самого графа в замке вообще не было, слуги двигались бесшумно, как тени, и появлялись редко, исключительно на звук колокольчика, брат Тивадар пропадал по своим загадочным делам, прямо связанным с завтрашним предприятием (о характере коих отмалчивался, мягко заверяя, что все будет подготовлено должным образом и Сварогу после всех тягот не стоит забивать этим голову), другие монахи не приходили, в отведенных гостям комнатах не хватало только птичьего молока, благо здесь не существовало запретов ни на мясо, ни на вино – короче, можно наслаждаться безмятежным покоем. Если забыть, что им завтра предстоит, – а забыть-то и не удается. А неподалеку сидит Мара, в отличие от командира являющая собой воплощение безмятежности, и при взгляде на ее невозмутимое личико обуревают разнообразнейшие чувства – от грешных помыслов до желания прочитать вдумчивую лекцию о печальной участи иных чрезмерно уверенных в себе суперменов.

Но ничего не выйдет – ее спокойствие не от излишнего суперменства, а от полнейшего неумения бояться риска и смерти. Попытайтесь заставить бедуина из сердца африканских пустынь проникнуться опасностями, подстерегающими пловцов на быстрой реке с коварными омутами и голодными крокодилами…

Сварог уютнее утвердил ноги на столе, поправил на коленях виолон и принялся бренчать:

Мара уже прекрасно усвоила, что эта песня в его устах означает крайний предел дурного настроения и откровенной хандры.

– Ты еще «Пляску смерти» виртуозно изобрази, – фыркнула боевая подруга, золотая дикая кошка на синем фоне.

Сварог, как ни в чем не бывало, ухом не поведя, заиграл «Пляску смерти»:

В него полетел его собственный бадагар, чувствительно угодивший по уху, но карательных мер он предпринять не успел. Раздался короткий вежливый стук в дверь, и вошел брат Тивадар, косая сажень, мужик могучий и совсем бы симпатичный, если бы не жуткий синий шрам во всю правую половину лица, больше всего напоминавший отпечаток когтистой трехпалой лапы. Сварог виновато убрал ноги со стола, второпях свалив блюдце со сливами, кинулся подбирать узорчатые осколки, от смущения громыхая на всю комнату.

Словно не заметив, великан-монах уселся за стол, налил себе полстакана розового вина, медленно выпил и кивнул:

– Все готово. Завтра, с рассветом… Не прогуляться ли нам в аллеях, граф Гэйр?

Сварог охотно вскочил, подхватил шляпу – привык уже, как и следует дворянину, выходить под открытое небо непременно с покрытой головой.

– А я? – вскочила Мара.

– Лауретта, есть разговоры, касающиеся лишь двоих…

Мара разочарованно уселась – поняла уже, что с братом Тивадаром не поспоришь.

Неизвестно, что за гости посещали замок раньше. Но сейчас он прямо-таки лучился самым неприкрытым и непринужденным весельем. Одна из дверей в конце коридора оказалась приоткрытой, оттуда доносились переливчатые переборы Леверлинова виолона, сделанного на особый заказ в одной из лучших мастерских, и голос Делии, певшей с откровенно хмельной задушевностью: