Стивен Лохед - Талиесин

Но теперь это не помогало. Она скакала и, когда уже казалось, что забытье близко, что солнце и холмы вот-вот возьмут свое, внезапно оборачивалась проверить, не едет ли сзади он. И всякий раз ее сердцебиение учащалось, дыхание перехватывало.

Она убеждала себя, что здесь его быть не может, что он ей ни к чему, но все равно оглядывалась. А не видя его, испытывала такое разочарование, что новообретенный душевный покой рассыпался в прах. Пять дней скакала она по диким холмам и каждый вечер возвращалась без сил и в тоске.

По ночам во дворце было тихо и пусто, гораздо более тихо и пусто, чем до прихода кимров. Даже Белин и Майлдун со свитой не заполняли пустоту и не разгоняли тишину так, как кимры своими песнями и рассказами.

Она ела вместе со всеми в зале, но трапезы были такими скучными, что нагоняли сон; разговоры и развлечения напоминали чуть подогретый жиденький суп. Странное дело: шумные и порывистые кимры, которые, казалось, всем так мешали своей суетой, заразили самый воздух дворца дерзкой жизненной силой. Они пробыли здесь считанные дни, но каким-то образом сумели так заполнить собою дворцовый быт, что без них всем стало не по себе, словно от здорового дерева отломили ветку.

Харита озиралась по сторонам. Дворец, всегда казавшийся таким красивым, хоть и скромным по сравнению с прежним, вдруг потускнел, сделался блеклым и неказистым: холодный овечий загон на голой скале посреди болот. Как она проживет здесь еще день, не то что всю жизнь?! Однако она жила и страдала.

На пятый день царевна вернулась с прогулки и увидела во дворе вороного коня. Она остановилась неподалеку и спрыгнула на землю.

— Это конь чужестранца? — спросила она конюха, державшего вороного под уздцы.

— Да, царевна, — отвечал тот, принимая у нее поводья.

Она помедлила и взглянула на вход, словно решая, входить или нет, потом медленно двинулась к ступеням. Сделала несколько шагов по переходу и снова остановилась. Кто-то шел навстречу. Может быть, ее еще не заметили. Она повернулась и побежала на улицу.

— Погоди! — окликнули сзади.

От этого звука у нее похолодели пальцы. Она заколебалась.

Талиесин выступил в квадрат света у открытой двери. Харита замерла на цыпочках, вытянув руки, словно собиралась обратиться в бегство; на лице ее застыли испуг и радость.

— Постой, Владычица озера, — ласково произнес юноша. С плеч его ниспадал голубой плащ, скрепленный серебряной пряжкой в виде двух сцепленных рогами оленьих голов. У оленей были изумрудные глаза. Харита смотрела на пряжку, чтобы не смотреть в очи певцу.

— Я думал увидеть тебя босой, — сказал он, указывая на ее сандалии. — Но ты, вижу, сумела обойтись без сапог.

— Истинный королевич вернул бы их. — Собственный голос резал ей слух. Она мучительно скривилась.

— Позволь мне исправить свою вину. — Пройдя мимо нее, Талиесин вышел во двор, подошел к своему коню и в следующее мгновение вернулся с сапогами. — Я сберег их для тебя.

Она не шелохнулась.

— Они ведь твои, царевна Харита, разве не так?

Ее имя в его устах прозвучало, как гром с ясного неба. Кровь прихлынула к щекам.

— Мои, — прошептала девушка, словно признаваясь в чем-то постыдном.

— Так надень их. — Талиесин, держа сапоги, опустился перед ней на колени.

Харита приподняла ногу, легко опершись рукой на его плечо, ощутила, как его пальцы развязывают шнуровку, снимают сандалию. Сапог натянулся легко, и она приподняла другую ногу, глядя, как свет играет в золотых кудрях Талиесина. Он начал развязывать вторую сандалию, и от тепла его ладони по коже пробежала дрожь. Дыхание участилось.

— Я ждал тебя, — сказал он, выпрямляясь. Его ясные глаза были сейчас зеленые-презеленые, как листва.

Слова застряли у нее в горле. Она забыла, как говорить.

— Я… я каталась верхом. — Вот все, что ей удалось выдавить.

— Возьми меня с собою, — с жаром попросил он. — Покажи мне, где ты бываешь.

Харита по-прежнему смотрела, но уже не на пряжку — ее взор скользил по его лицу. Без единого слова она повернулась к дверям, вышла во двор и легко запрыгнула в седло. Талиесин тоже вскочил на коня и вслед за ней поскакал по серпантину к дамбе, ведущей через болото.

По ту сторону дамбы Харита пустила коня в карьер, и серый полетел стрелой, только бросилось улепетывать из-под копыт перепуганное заячье семейство. Всадница вырвалась на гребень холма и устремилась вниз, Талиесин за ней. Так они мчались, перемахивая через холмы, под голубым небом. Мягкая молодая трава, усеянная мириадами лютиков, покрывала землю.

Они пронеслись через долину, вдоль быстрого ручья. В верховьях сплошной стеной встали заросли боярышника. Здесь Харита пустила коня прямо по воде, в единственный просвет между деревьями.

За боярышником начался прохладный березняк. В кружевной тени стоял гомон множества белок, дроздов, скворцов. Сквозь влажную прошлогоднюю листву пробивались колокольчики и ясменник, в воздухе плыл сладкий аромат жимолости. Четыре рыжих оленя вскинули головы на звук приближающихся всадников. Мгновение они смотрели на непрошеных гостей, потом разом повернулись и в несколько огромных скачков унеслись прочь.

Харита с Талиесином медленно ехали между стройными стволами. Оба молчали. Вновь и вновь Харита чувствовала на себе взгляды певца, но обернуться не смела, боясь встретиться с ним глазами.

Наконец они подъехали к месту, где из земли торчал большой черный валун. Когда-то давным-давно к нему прислонили два других, и все три накрыли большой каменной плитой. Дольмен стоял посреди леса; он так оброс серым и желтым лишайником, что казался частью живой природы — гриб-великан, недобрый хозяин леса.

Харита остановила серого, легко соскочила на землю, бросив поводья, подошла к дольмену и положила руку на грубый камень.

— Мне нравится думать, что это — надгробье, — сказала она, помолчав, — и на этом самом месте давным-давно произошло что-то очень славное или очень печальное. — Она бросила взгляд на Талиесина, который сидел, склонясь на луку седла, и не сводил с нее глаз. — Не разубеждай меня, даже если знаешь, что это не так.

— Все, как ты говоришь, — отвечал юноша, спрыгивая с коня. — Жизнь состоит из событий печальных и славных. Одни сохраняются в памяти, другие… другие разыгрываются вдали от человеческих глаз и навеки остаются неведомыми. Однако скажи, что, по-твоему, здесь случилось?

Он шагнул к ней.

Харита приложила ухо к камню и закрыла глаза.

— Ш-ш-ш, — прошептала она. — Слушай.

Талиесин слышал обычные лесные звуки, жужжание насекомых, пересвист птиц, шуршание листвы на ветру. Он завороженно глядел на девушку. Она была пригожа, как солнечный день, с глазами чистыми, глубокими и переменчивыми, как море, стройная и величавая, с движениями плавными и грациозными. Простое белое платье и зеленый с золотом пояс казались одеянием богини. Никогда не видел он девушки прекраснее; она манила его своей невыразимой загадочностью. Он чувствовал, что с радостью отдал бы жизнь только за то, чтобы вот так стоять и смотреть на нее, не чая проникнуть в тайну.