Стивен Лохед - Талиесин

— Ладно, побереги голос, — отвечал Гвиддно, — однако мы ждем твоей песни еще до конца пира.

Ученики достали арфы и начали петь. Они пели старые песни о победах и поражениях, о доблести героев, о любви их жен, о дивной красоте и трагической смерти. И, пока они пели, взошла луна со свитою звезд, и вечер сгустился в ночь.

Эльфин взглянул на жену с любовью. Ронвен ответила сияющим взглядом и приникла к мужу, склонилась к нему на грудь. И все, кто их видел, отметили перемену в Эльфине. Казалось, это другой человек.

Когда филиды закончили, народ стал просить Хафгана. «Песню!» — кричали одни. «Сказанье!» — требовали другие.

Друид взял арфу и встал перед столом.

— Что ты хочешь услышать, повелитель?

Он обращался к Эльфину, и все это заметили, хотя Эльфин отверг предложенную ему честь, сказав:

— Решать моему отцу. Уверен, его выбор будет угоден всем.

— Тогда — сказанье, — объявил Гвиддно. — Про героев и волшебство.

Хафган задумался, перебирая струны арфы, потом произнес:

— Что же, послушайте сказанье о Пуйле, князе Аннона.

— Прекрасно! — вскричали слушатели; чаши и кубки вновь наполнились вином, и гости расселись внимать рассказчику.

«Во дни, когда роса творенья была еще свежа на земле, Пуйл правил семью кантрефами Диведа, и семью Гвинедда, и семью Ллогрии. Однажды проснулся он утром в Каер Нарберте, главной своей твердыне, поглядел на холмы, изобилующие всяческой дичью, и замыслил призвать людей и отправиться на охоту. И вот как оно было…».

Звучный голос Хафгана продолжал, знакомая история разворачивалась к удовольствию всех слушающих. Некоторые куски друид излагал нараспев, подыгрывая себе на арфе, как требовал обычай. История была одной из самых любимых, и Хафган повествовал хорошо, на разные голоса изображая героев. Вот его рассказ:

«И вот, та часть королевства, где Пуйл собрался охотиться, называлась Глин Кох, и он немедля поскакал туда со множеством людей, и они скакали дотемна и поспели к тому самому мигу, когда солнце садилось в западное море, начиная путь через Иной Мир.

Они разбили лагерь и легли спать, а на заре следующего утра встали и вошли в леса Глин Коха, и спустили гончих. Пуйл протрубил в рог и, как конь его был самым резвым, поскакал впереди всех.

Он мчался за добычей сквозь чащу и вскоре далеко оторвался от спутников. Вслушиваясь в лай своих собак, он услышал лай чужой своры, несущейся навстречу. Он выехал на опушку и увидел широкую и ровную поляну, а на ней своих собак, которые в страхе пятились от другой своры, гнавшей перед собой великолепнейшего рогача. И вот, пока он смотрел, чужие псы догнали оленя и завалили.

А были эти чужие псы окраса невиданного — сами чистейшей белизной сияют, а уши алые, как жар, горят. И Пуйл поехал на сияющих псов и разогнал их, и пустил на убитого оленя свою свору.

И вот, пока он кормил собак, перед ним возник всадник на огромном сером в яблоках коне, в бледно-сером одеянии и с охотничьим рогом на шее. Всадник подъехал и сказал:

— Сударь, я знаю, кто ты, но не приветствую тебя.

— Что ж, — отвечал Пуйл, — быть может, ты знатнее меня и не должен этого делать.

— Ллеу свидетель! — воскликнул всадник, — не сан мой и не знатность тому помехой.

— Так что же? Поведай, если можешь, — сказал Пуйл.

— Могу и поведаю, — сурово отвечал всадник. — Клянусь всеми богами земными и небесными, это оттого, что ты грубиян и невежа!

— Чем же я тебя обидел? — удивился Пуйл, не знавший за собой никакого проступка.

— Не видал я большей грубости, — отвечал незнакомый всадник, — чем прогнать от оленя свору и пустить свою. Только невежа может так поступить. Однако я не буду тебе мстить, хоть и мог бы, но велю барду опозорить тебя на стоимость ста таких оленей.

— Господин, — взмолился Пуйл, — если я тебя обидел, то готов немедленно загладить вину.

— Как именно? — спросил всадник.

— Как того потребует твоя знатность.

— Так знай, что я — венчанный король земли, из которой я родом.

— Здрав будь, король! Но какой же землей ты правишь? — подивился Пуйл. — Ибо сам я — король всех здешних земель.

— Я — Араун, король Аннона, — отвечал всадник.

Тут Пуйл призадумался, потому что не к добру это — говорить с существом из Иного Мира, будь то хоть царь, хоть смерд. Однако он уже пообещал загладить свою вину и должен был держать слово, чтобы не навлечь на себя еще больших бед и бесчестья.

— О король, скажи мне, коли желаешь, как с тобой помириться, и я охотно это исполню.

— Слушай, как это сделать, — начал всадник. — Правитель, чье царство граничит с моим, постоянно вторгается в мои владения. Его зовут Гридлуйн Горр, владетель Аннона, и если ты избавишь меня от этой докуки — что будет совсем легко, — то я готов жить в мире с тобой и твоими потомками.

И король произнес древнее заклятье, и Пуйл принял его обличье, так что теперь никто не мог бы их различить.

— Видишь? — сказал король. — Теперь ты — как я с лица и по виду; отправляйся в мое царство, займи мое место и правь, как желаешь, пока не пройдет год и один день, а там снова встретимся.

— Ладно, но если я даже пробуду год на твоем месте, как мне найти твоего супротивника?

— Я и Гридлуйн Горр поклялись ровно через год от сего дня встретиться у брода через реку, разделяющую наши страны. Ты придешь вместо меня и нанесешь единственный удар, от которого ему не оправиться. Но как бы он ни просил ударить еще — не соглашайся, невзирая на все его мольбы. Ибо я часто с ним бился и много нанес ему смертельных ударов, но он на следующий день снова оказывался целехонек.

— Хорошо, — сказал Пуйл, — я сделаю, как ты говоришь. Но что тем временем будет с моим королевством?

И король Иного Мира произнес другое древнее заклятье и принял обличье Пуйла.

— Видишь? Теперь никто в твоем королевстве не узнает, что я — не ты, — сказал Араун. — Я буду на твоем месте, как ты — на моем.

И они оба отправились в путь. Пуйл заехал в царство Арауна и наконец добрался до самого его двора — палат, домов, покоев и зданий, красивей которых ни разу в жизни не видел. Слуги встретили его, помогли снять охотничий наряд и облачиться в тончайшие шелка, а затем проводили в большой покой, куда тотчас вступила большая дружина — отменней он никогда не видел. А с дружиной и королева — писаная красавица, в платье переливчатого золота, с волосами цвета спелой пшеницы в яркий солнечный день.

Королева села по правую руку от него, и они завели разговор. Пуйл нашел ее самой нежной, заботливой, доброй и милой женщиной. Сердце его растаяло, и он возмечтал найти себе королеву хоть вполовину столь благородную. Они провели время в приятных беседах, за вкусной трапезой и питьем, песнями и всяческими забавами.