Ярослав Гжендович - Конец пути

На третий день мне все равно стало казаться, что я везде вижу молодых оборванцев, потому, когда я направился на Сольное Торжище, взял работу в другой части города и потом избегал той, первой пристани.

Делал я тогда разные вещи: помогал в мастерской колесника, работал в вонючих дубильнях глубоко внутри горы, где в пещерах выстроили множество мастерских, кузниц и верфей. Согласился работать на сборе фруктов, когда нас отвезли повозками далеко вглубь острова, за город. Тогда я впервые за долгое время оказался под открытым небом, среди деревьев и широких лугов — и почувствовал, как устал от города.

В любом случае было ясно, что в Ледяном Саду не хватало рабочих рук, причем в большей степени, чем можно было подумать, исходя из числа обитателей. Похоже, что граждане неохотно занимались такими простыми работами, как те, на которые нанимался я, а потому мне несложно было зарабатывать на жизнь. Скоро у меня скопилось уже немного наличности, которую я обменял в конторах на более крупные монеты, чтобы легче было их прятать; ел я досыта, а теперь начал и многовато пить. Вел я скромную жизнь и каждый день зарабатывал на пару пенингов больше, чем было нужно. Я не работал каждый день. Мог позволить себе иной раз остаться в гостинице на день-два, если погода была исключительно скверной, или когда я чувствовал себя слишком уставшим.

Я вел жизнь, единственной целью которой было заработать себе на содержание, и ничего больше. Беспокойство мое росло. Я вставал до рассвета, шел на работу, возвращался, ел, выпивал несколько кварт пива, спал. Ждал, пока судьба моя меня найдет, но не мог распознать, в чем это будет состоять. В конце концов мне стало казаться, что единственное, чего я так дождусь, — это старости, которая придет, пока я ношу бочки и сундуки, разделываю мясо и рыбу или копаюсь в земле.

Я снова потерял чувство времени. Все дни казались похожими один на другой. Сыпались между пальцами, словно песок, а где-то там спрятанные в горах и песках, кирененцы ждали моей помощи — а может, их как раз убивали. Подземная Мать пожрала всю страну, сожженные кости моих подданных разбросали по храмовым полям. Я же в это время катал бочки или рубил топливо на древесный уголь, чтобы заработать шеляг-полтора и прожить еще один день.

Однажды я обнаружил склеп, где продавали странные предметы, привезенные из далеких стран или похищенные за морем, — главным образом те, насчет каких моряки не знали, что делать. Я долго копался в разложенных товарах, дрожащими пальцами перекладывая гребни из Ярмаканда, нахдийские ароматические палочки, пронизанные яркими нитями кебирийские платки, погребальные опахала, игральные камни, колокольца для призыва духов. Я словно бы касался позабытого мира. Эти крохотные частицы Юга громоздились предо мной, отдавали запахом далеких базаров, теплых бирюзовых морей — они существовали… Были разноцветными, липкими и тяжелыми. В воздухе витал запах кебзагарских духов, бакхуна, высохшей бахалавы в шкатулочках, которой здесь никто никогда не пробовал, потому что не знал, как ее следует есть.

Все эти предметы существовали на самом деле и доказывали, что был мир, который я покинул и который начинал мне казаться цветным, болезненным сном, что начинал уже стираться из памяти.

Домой я вернулся с бакхуном и орехами, и впервые в моей спальне запахло домом. Но что более важно, я купил свиток тростниковой бумаги, сложенный зигзагом для использования в пути, купил камень туши, миску, ступку для растирания и несколько заостренных тростинок.

С этого времени, когда я возвращался с работы или решал остаться дома, я заваривал ореховый отвар, набивал трубку и писал в свете лампы. Не знал зачем, но, когда начал ставить сепийные значки на бумаге, ко мне вернулся белый от солнца Маранахар, перед глазами моими колыхались пальмы, я снова увидел хоровод лиц тех, кто ушел. Они смотрели на меня, улыбались и говорили, а мне снова было тринадцать, и я жил в Доме Стали. Я слышал звуки, чувствовал запахи и видел цвета, хотя предо мной не было ничего, кроме пожелтевшей бумаги и рядов коричневатых знаков.

Тогда показалось мне, что жизнь снова обретает некий смысл, но беспокойство меня не покинуло. Судьба моя молчала, а я вел жизнь, лишенную значения, ждал и терял время. Но когда я описывал свои похождения, я, по крайней мере, помнил, кто я таков и зачем я сюда прибыл.

Я все так же старался избегать малолетних воришек с рыбной площади и постоянно оставался настороже. Однако боялся, что меня могут выследить. Город был не так уж велик, а они знали его словно свои пять пальцев. Пока что не нападали, но я довольно часто видывал то одного, то другого из банды. Несколько раз я сбивал их со следа в тесных переулках и подворьях. Пару раз камень пролетал мимо моей головы, раз за работой, когда я шел с сундуком в руках, он попал мне в спину. Был это даже не камень — свинцовая пуля от пращи, сужающаяся с обоих концов, с выцарапанным проклятием. К счастью, прилетела она издалека, а на мне был толстый кафтан, но все равно синяк не сходил несколько дней. В другой день они выследили меня, когда я работал на пляже — мы рубили топливо для древесного угля. Тогда камень расколол мой кувшин с пивом. Так, чтобы я помнил и знал — за мной присматривают. Что глядят и ждут подходящего случая.

В том самом магазинчике, где покупал я бакхун, я нашел травы, которые кочевники из окрестностей Кангабада используют для рисования клановых знаков на лице и руках. Я смешал их с горячей водой и помыл ими голову, благодаря чему рыжие мои волосы сделались каштановыми, я перестал бриться и отрастил нечто вроде небольшой бородки. Я носил местный кафтан и капюшон либо шапку. Старался ходить разными улицами и всегда носил оружие. Обычно нож следопыта и тяжелую трость из черного дерева, окованную железом, а в кармане моем было такое же оружие, как то, что мы некогда сделали с Бенкеем в рабстве. Обрезок полого тростника с пробкой и отваром лютуйки. Лютуйку я нашел в магазинчике безделиц с Юга и стал добавлять ее в пищу. Все это немного помогло — они на время потеряли мой след.

Когда же я решил, что вид мой достаточно изменился, я пошел не на работу, а в рыбачий порт. Уже пришла осень, но порой выглядывало солнце, море было темным и неспокойным, билось во внешние волноломы и колыхало разноцветные рыбачьи лодки у пристани. Воздух же пах солью, рыбой и дымом с угольных решеток.

Я немного посидел перед той самой таверной, как в первый день, даже съел такую же печенную на палочке рыбину, ожидая, когда они появятся. Не был уверен, что я собираюсь делать. Хотел получить немного преимущества — узнать о них нечто, выследить, где они ночуют, просто так, на всякий случай. А может быть, и спровоцировать нападение и преподать им урок.