Юрий Ижевчанин - Книга 3. Южный мир [СИ]

— Мы все знаем, что ты ни чёрта не боишься, — вдруг сказал пожилой пират, судя по всему, единственный, кого слушал Косатка. — Но на дьявола нам нужен проклятый евнух на нашем корабле? И лезть в драку, когда никто больше за тобой не полезет — это ведь не смелость, а глупость. Да прикинь ещё: в натуре, какой громадный выкуп за неё дадут, и она сама, и ее хахали! А ты команду добычи лишить хочешь.

Все эти аргументы подействовали на Косатку.

— Спрут и есть спрут, — засмеялся он. — Ну ладно, старый хрен Спрут, убедил. Садись, Высокородная шлюха, в шлюпку. Одежду не бери. Пусть все наши хоть на тебя полюбуются и поймут, какую драгоценность мы захватили. Откормим тебя как следует. А потом возьмём за тебя столько золота, сколько ты весить будешь.

И все пираты довольно загоготали. А Косатка, чтобы отвести душу и показать серьёзность своих намерений Алтироссе, вспорол животы обоим рыбакам. Оставив умирающих, пираты поплыли к кораблю.

Наутро Алтиросса увидела, что она во сне разметалась, а мало и плохо спавший Тон приготовил крепкий чай, пьёт его и смотрит на неё, не отрываясь. Женщина вспомнила свой сон и вдруг ей стало жалко этого наивного и простоватого мужика. Она взяла его за руку:

— Тон, если что, знай, что не вы с Кинем моя защита, а я ваша! И не стыдитесь спрятаться за мою спину.

Тон охренел от неожиданности.

— Да я за тебя с радостью жизнь отдам, на страшную казнь пойду! — вдруг вырвалось у него.

— А честь? — ехидно спросила гетера, которую это позабавило и умилило.

— А это и есть честь: всё ради красоты и любви отдать! — вдруг чуть ли не высоким языком знати заговорил Тон и получил в награду лёгкий поцелуй.

От поцелуя Тон побледнел, затем покраснел, выскочил на улицу под ливень и штормовой ветер и через четверть часа вошёл, немного пришедший в себя, зато в полностью промокшей одежде. Ужасно стесняясь, он развесил одежду сушиться и набросил на себя дерюгу. Алтиросса, улыбаясь, помассировала ему спину и помогла немного расслабиться.

— Кстати, можешь не удерживаться от естественного возбуждения, — вдруг сказала она, — Мы здесь наедине, это для тебя не позорно и я не хочу, чтобы ты испортил себе сердце или сошёл с ума.

— Кажись, я уже сбрендил, — как ему казалось, мысленно пробурчал Тон, но на самом деле он тихонько произнёс эти слова, и гетере стало его ещё более жалко: она понимала, насколько это может оказаться правдой.

Вечером Тон налил себе кружку водки, но она не лезла ему в горло. Алтиросса ласково взяла его за руку:

— Ты не бойся. Слейся со мною, и убедишься, что это ничем не отличается от слияния с обычной женщиной.

Она хотела нежно, но очень равнодушно принять его, как их учили в школе гетер, когда нужно оставить хорошее впечатление у человека и вместе с тем отвадить его как любовника. Тем более ей казалось легче сделать это теперь, когда она пережила тантру и её на самом деле незаурядная чувственность утихла. И раньше она свои страсти, конечно же, не демонстрировала, поскольку обучение приучило к суровой самодисциплине, да и саморазвитие вместе с общим уровнем не позволяли ей опускаться до низкой похоти. Но в момент, когда она отпускала себя на волю, страсть просто переполняла её и унесла бы неизвестно куда, если бы опять же не жестокая тренировка.

Тон с чувствами страха, надежды и любви начал прикасаться к ней, и эта смесь заставила его так нежно приласкать свою ненаглядную и ещё недавно недостижимую мечту, что гетера уже еле удерживалась, про себя недоумевая: ведь телесная страсть должна была исчезнуть? Когда он, наконец, слился с нею, преодолев свой страх, она пыталась холодно и ласково его принять, но страсть оказалась ещё сильнее, чем раньше. Её волна уже через несколько мгновений захватила их обоих.

И тут вдруг сработала женская интуиция. Ведь при любом ходе Судьбы Тон теперь обречён: если избежит физической смерти, то окажется духовно порабощён и неизбежно начнёт мучительно страдать. Жить он сможет теперь лишь около любимой, а она чувствовала, что скоро отправится туда, куда Тону пути не будет. Гетера решила дать ему смерть в радости, полностью перестав себя сдерживать и начав возгонять заведомо не готового мужчину к тантре. Его сила стала переходить к ней. Конечно же, и физической, и духовной мощи в Тоне было несравненно меньше, чем в Торе, но его беззаветная страсть выжгла из него все бывшие в нём грешки, и гетера наслаждалась чистым потоком духовной и телесной энергии. В момент, когда она почувствовала, что Тон уже перешёл границу и неудержимо скатывается к смерти, она вдруг прокусила ему шейную артерию и стала жадно пить его кровь. Рыбак умер со стоном радости и с улыбкой на устах.

Душа погибшего помчалась вверх и вдруг наткнулась на преграду, которая резко отбросила назад. Её стало неудержимо затягивать в водоворот огненной воронки. Вопль отчаяния погибающей в этом мире и в этой вечности души уже не был слышен уснувшей гетере, лежавшей с окровавленным ртом и туловищем и с добрейшей, радостно-хищной улыбкой хорошо пообедавшей кошки.

Проснувшись, переполненная силой и добрыми чувствами к своей жертве, хищница решила устроить Тону достойные похороны. Буря уже стихала, но ещё была сильна. Там, где стояла лодка, ветер дул в сторону моря. Алтиросса стащила лодку к воде, положила туда тело, сверху придавила его камнями, подняла парус, слегка отодрала одну доску в днище и оттолкнула лодку от берега. Плавучая могила помчалась в море, постепенно погружаясь в пучину.

Конечно же, волны прибоя накрыли и попытались увлечь в море и погубительницу. Но выплывать из штормовых волн было обычным умением. Это лишь помогло женщине смыть с себя кровь неудачника. Даже своей жертвой она его не считала

Вернувшись в хижину, Алтиросса, которая, как и полагалось при похоронах, не ела и не пила, поставила перед собой котёл с варёным рисом, оставшийся с вечера, взяла сушёной рыбы и морской капусты, налила в большую чашку воды с вином и хотела было утолить зверский голод. Тело приятно горело и его покалывало, что было признаком увеличения сил. Но тут сзади послышался повелительный голос:

— Ложись!

Обернувшись, хищница увидела Элир Победительницу в алом одеянии и с белым бичом в руке. Её глаза сурово смотрели на бежавшую и натворившую дел ученицу.

Наказывать ошибшуюся и, тем более, уклоняющуюся от развития ученицу — право и обязанность наставницы. Алтиросса безропотно разделась, сняла медальон гетеры, чтобы он не был опозорен наказанием, и положила его под головной валик кровати. Она стала входить в медитацию, чтобы легче и достойнее перенести боль. И тут неожиданно для неё был нанесен первый удар, явно с гневом. Мало того, что боль была острейшая, он лишил женщину значительной части приобретенной энергии.