Себастьян Кастелл - Клинок предателя

Она снова повернулась ко мне.

— Дан’ха ват фаллату! Как же чудесно!

Уф перекинул меня через плечо и потащил обратно в камеру. На этот раз, пока мы шли обратно, он не издал ни звука.

Я проснулся от странного звука. В голове еще плавал туман, я, как и прежде, висел в цепях, прикованный к деревянному устройству, занимавшему бóльшую часть камеры. И в этот миг я вдруг понял, что кто-то плачет.

Открыл глаза. В камере царила тьма, и лишь у двери дрожал огонек свечи. Наверное, было уже далеко за полночь, хотя точнее не определишь. Я огляделся в поисках источника звука, думая, что проснулся от собственных рыданий. Но плакал другой. В углу на табурете сидел Уф, мой мучитель. Он держал в руке нож, которым кромсал плоть несчастных, утративших расположение герцога. Уф тихо плакал, шмыгая и утирая нос рукавом. Потом он полоснул себя по руке и наблюдал, как кровь вытекает из раны.

— Что ты делаешь? — прохрипел я и понял, что едва не порвал связки у клетки с лошадью фей. Брасти у меня в голове сказал, что такого быть не может, и я даже улыбнулся ему в ответ и хмыкнул.

— Не смейся, — произнес Уф, глядя на нож.

— Я смеялся не над тобой, а… неважно. Что ты делаешь?

— Лошадь выбрала, — сказал он с усилием. — Ты заставил лошадь выбирать.

— Не понимаю.

— Лошадь не убила девчонку. Ты говорил с лошадью, и она сделала выбор. Решила не убивать девчонку, — ответил он низким от боли и непонимания голосом.

Я даже хотел сказать ему, что все хорошо. Но все было плохо.

— Проклятая лошадь, — прошептал он и снова полоснул себя по руке.

Я не знал, как помочь ему, что сказать, чтобы он не чувствовал себя таким подавленным. Словно мне было дело до его чувств.

— Проклятая лошадь, — повторил он и поднял на меня глаза, полные слез. — Ты говорил с проклятой лошадью. Ты сказал ей не убивать девчонку. Лошадь… тысяча чертей… как же они измывались над этой тварью… и нас заставляли… а ты сказал ей, и она не убила. Я…

Он всхлипнул и снова полоснул себя по руке, в этот раз еще глубже и сильней.

— Я делаю то, что говорят. Герцог. И сучка эта, герцогиня. Но я же человек! — Он резко встал, и табурет отлетел к стене. — Я, черт побери, человек! — крикнул он, поднеся нож к моему лицу.

— Ты — человек, — тихо сказал я.

— Я — человек, — горестно повторил он. — Проклятая лошадь, бедная проклятая лошадь совсем свихнулась. Без мозгов, без сердца. Всё отобрали, всех… Но лошадь… Проклятая лошадь. Проклятая лошадь послушалась тебя и остановилась. Не убила девчонку. Проклятая лошадь послушалась и не убила. Лошадь! А мы мучали… мы убивали…

Он снова всхлипнул и отошел от меня.

— Я — человек, но какая-то проклятая лошадь лучше меня. Безумная чертова тварь, без мозгов и сердца. Лучше меня! — прокричал он последнюю фразу и повторял ее снова и снова, нанося удары по стенам, раня и проклиная себя. Смотреть на него было так же страшно, как и на лошадь фей, которая пыталась разнести клетку.

Наконец он выронил нож. Вытащил ключ из кармана и подошел ко мне. От него разило алкоголем, в глазах плескалось страданье.

— Ну-ка, скажи, — то ли грозя, то ли умоляя, произнес он. — Скажи, как мне стать… как перестать быть собой. И стать лошадью. Как я могу стать хорошим, как лошадь? Скажи мне, и я тебя отпущу. Выведу тебя. Только сперва скажи.

Я подумал, что он лжет, но заметил в углу, там, где лежал перевернутый табурет, узел с вещами. Там был плащ и рапиры.

— Скажи мне. Ты…

— Тише-тише. Я всё скажу.

— Сейчас же скажи. — Он пододвинул ко мне ухо, словно надеялся, что я прошепчу ему тайну, которая угодит прямо в сердце.

Я набрал воздуха, сделав болезненный вдох.

— Первый закон гласит, что люди свободны, — тихо пропел я. — Ибо без свободы они не станут служить от всего сердца…

— Первый закон — свобода, — неуверенно пел Уф, таща меня по коридору. — Первый закон — свобода. У человека есть сердце, оно должно быть свободно. Он должен сам выбирать. Ни бог, ни король не отнимут сердца и свободу тоже не смогут отнять.

Не слишком точная интерпретация первого королевского закона, но не хуже большинства версий, которые я слышал.

— Куда идти? — спросил он, когда мы добрались до лестницы.

Я посмотрел наверх.

— Девочка все еще там?

Он кивнул.

— Лошадь никого не подпускает. Почти сломала клетку. Святые угодники, девчонка, наверное, от страха сошла с ума.

— Тогда отведи меня туда. В конюшню.

Уф покачал головой.

— Нет, не нужно. Я отведу тебя туда, и стражники увидят, позовут других.

— Я заберу с собой девчонку.

Он вновь покачал головой.

— Нет же, болван. Столько знаешь — законы, лошадей. Но не дворец. Там слишком много стражников. Я выведу тебя другим путем, через кухни. Поварам все равно. Я дам им денег, пригрожу, что убью, если расскажут. Мы тебя выведем.

Теперь уже я покачал головой.

— Девчонка. Мне нужно забрать девчонку.

— И как потом ты выберешься из конюшни к воротам? Как откроешь ворота?

— Полагаю, мне понадобится быстрый конь.

Он посмотрел на меня так, словно я сошел с ума, затем рассмеялся.

— Ладно-ладно, законник, я отведу тебя на конюшню. Но сам уйду. Лошадь меня не любит.

— Возможно, она просто еще не познакомилась с тобой достаточно близко.

Уф не понял шутки и сказал:

— А теперь помолчи. Нужно провести тебя мимо первого стражника.

Он перекинул меня через плечо, поднялся по лестнице и стукнул в дверь шесть раз.

— Какого черта ты тут делаешь? — спросил стражник, открыв дверь и пропустив нас.

— Она, — ответил Уф, словно это все объясняло. Стражник не двинулся с места, и он добавил: — Этого к лошади. Сунут в клетку. Уже не выйдет.

— Мне таких приказов не давали, — осторожно сказал стражник.

Больше не говоря ни слова, Уф ударил его кулаком в лицо — стражник упал навзничь, стукнувшись головой о стену. Без сознания он сполз на землю.

— Говорил же, что приказ у меня на кулаке. Ну что, прочитал?

Уф спустил меня на землю, и мы прошли крадучись вдоль стены и добрались до конюшни. Там Уф сказал:

— А теперь прощай. Здесь распрощаемся. Ночью в конюшне никого нет, только сторож, который обходит двор. Он раз в час заглядывает внутрь. Я выйду через кухню. Больше не вернусь. И ты иди, умри с девчонкой и лошадью. Ты свободен. Выбирай сам.

— Спасибо.

Он покачал головой.

— Когда тебя привезли, я сказал, что убью тебя. А теперь ты сам убьешь себя. Разницы нет.

— Для меня есть.

Он согласно кивнул, развернулся и пошел обратно.

Я скользнул внутрь конюшни и увидел зверюгу в клетке, стоявшей посередине. Она все еще раздувала ноздри и перебирала копытами, но на решетку больше не бросалась. Я молча подошел ближе, понимая, что, несмотря на уверения Уфа, стражники могут появиться здесь в любой момент, хотя бы ради того, чтобы узнать, мертва ли девчонка или еще нет.