Себастьян Кастелл - Клинок предателя

— Почему? — спросил я. — Почему ты не съела тянучку? Почему позволила им…

— Довольно, Фалькио. Пора начинать.

По сигналу стражника клетку окружили слуги с пиками в руках. Один держал короткий металлический прут с ключом на конце. Стражник сунул его в замок и повернул. Остальные слуги подняли пики, чтобы не позволить животному выйти. Другой стражник прикрепил один конец пики к веревке, а другой — к ошейнику, крепко затянутому на шее Алины.

— Что вы делаете? Остановитесь! — крикнул я, но они не обратили на меня внимания.

Я дернул шеей, чтобы освободиться от лапищи Уфа, но другой стражник успел толкнуть меня, и я отлетел к прутьям клетки. Чуть раньше, когда я находился в подобной близости, лошадь пыталась напасть на меня, но теперь она озиралась по сторонам, надеясь сбежать сквозь медленно открывающуюся дверь клетки.

Как только дверь немного приоткрылась, слуги втолкнули Алину в клетку и заперли дверь на ключ.

— Смотри, что она станет делать, Фалькио. Увидешь, как она мучает свою добычу, прежде чем убить ее, чтобы живое существо испытало то же страдание и страх, которые эта тварь видела в глазах своих детенышей.

— Будь ты проклята! — закричал я. — Будь ты проклята, женщина! Вытащи ее оттуда! Вытащи, и я сделаю все, что ты захочешь. Поняла? Тебе ничего не нужно делать со мной. Я согласен на любую цену, только вытащи ее оттуда!

Алина скрючилась в уголке — над ней возвышался гривоносец. Лошадь обнажала зубы, и из пасти ее вырывалось утробное рычание. Копыта рыли землю.

— Ну что ты, Фалькио, все произойдет совсем по-другому, — повернулась ко мне герцогиня. — Знаешь, что интересней всего? Надеюсь, ты это тоже со временем поймешь: чем больше ты ненавидишь меня и злишься, тем быстрее все случится. Разве не странно? Когда ты увидишь, как эта тварь раздирает девчонку на куски, — а я для тебя и другие увлекательные зрелища приготовила, — ты станешь намного более податливым. Оказывается, у человеческого разума есть некие границы того, что он может вынести, и как только ты их разрушаешь… Как же это объяснить? Это словно превратить статую в первоначальную гранитную глыбу: тогда ты сможешь высечь ее заново, так, как тебе угодно, и создать форму, которая никогда прежде не существовала.

Лошадь подбиралась к девочке, пощипывала зубами ее волосы, щеки. Ярость, исходящая от зверя, была почти ощутима, она распространялась на всех и вся. Рот Алины был заткнут кляпом, но не думаю, что она даже пыталась кричать: страх парализовал ее.

— Ради всего святого, должна же в тебе остаться хоть крупица человечности…

Я услышал приглушенный, испуганный вопль Алины. Правое плечо ее обагрилось кровью.

— Видишь, она начинает кусать понемногу? Мы тоже поступали так с ее жеребятами. Уйма времени требуется, чтобы довести дело до конца. Можно даже подумать, что эта тварь разумна. — Посмотрев на выражение моего лица, она подумала и добавила: — Знаешь, оглядываясь назад, я начинаю понимать, что несправедливо называть эту тварь неудавшимся экспериментом. Все-таки она хоть чем-то полезна.

Я заставил себя встать на ноги и бросился на решетку клетки.

— Дан’ха ват фаллату! — закричал я. — Дан’ха ват фаллату!

Герцогиня озадачилась.

— Что это еще значит? Даннават? Это какое-то… Ах ты ж… — Она захихикала, прикрыв рот рукой. — Никогда не слыхала ничего более милого! — Патриана обернулась к стражникам. — Он рассказывает этой твари сказки!

Стражники промолчали, но заухмылялись.

— Фей! — закричал я сквозь решетки. — Ты же лошадь фей! Неукротимая и неудержимая, никто не может заковать тебя в цепи. Дан’ха ват фаллату! Мы из одного табуна! Девочка из твоего табуна! Дан’ха ват фаллату!

Я рыдал и бросался на решетки, как безумец. Тянул к зверюге руки, но она стояла слишком далеко, а если бы и приблизилась, то оторвала бы их. Но животное не обратило на меня внимания и куснуло девочку еще раз, теперь уже за лицо.

Алина закричала. Щека залилась кровью.

— Они не могут посадить тебя на цепь, — кричал я. — Не могут связать тебя! Лошади фей свободны! Они защищают свой табун! Дан’ха ват фаллату! Она из твоего табуна! Ты должна защищать свой табун…

Лошадь не отошла от девочки — наоборот, ярость и безумие разгорались в ней с новой силой. Она била копытами рядом с Алиной, затем отошла на пару шагов назад и бросилась вперед, остановившись лишь в дюйме от ребенка.

— Дан’ха ват фаллату! — вскричал я снова. — Я — Фалькио валь Монд. Я храню свой табун, как и ты. Я сломлен так же, как и ты. Дан’ха ват фаллату! Мы из одного табуна. Дан’ха ват фаллату! Девочка из того же табуна. Защити табун! Тебя нельзя связать. Тебя нельзя заставить. Дан’ха ват фаллату! Защити девочку, она такая же, как и ты, как и я…

Из глаз моих брызнули кровавые слезы, и все вокруг расплылось. Я не знал, жива ли еще девочка, не собирается ли зверюга оторвать мне голову. Просто продолжал говорить с ней, умолять ее, повторял всё, что приходило мне в голову, и слышал лишь стук копыт о землю. Рык превратился в сердитое ворчание и ржание, сердце колотилось в моей груди. Я слышал, как сзади беспокойно перетаптываются стражники, как на них кричит герцогиня, но продолжал повторять снова и снова: «Дан’ха ват фаллату!»

Что-то ударило меня по голове, я упал на спину и утер слезы. Увидел, что лошадь бьется головой о решетку, словно хочет сломать ее, а потом краем глаза увидел Алину, неподвижно сидящую на земле. Подумал, что, наверное, она уже мертва, но потом заметил, как слуги шестами пытаются отогнать лошадь и забрать Алину. Грудь девочки ходила ходуном. Лошадь грызла пики и била копытами по решетке, и стражники не могли подойти ближе, даже несмотря на то что герцогиня кричала на них. Лошадь яростно ржала и билась всем телом о решетку — казалось, еще чуть-чуть, и железные прутья лопнут.

Уф поднял меня с земли. Герцогиня едва ли не вплотную приблизилась ко мне. Она улыбалась.

— Ты чудесен, парень, просто чудесен, — сказала она, трепля меня по щеке. — Как же замечательно. Я не видела ничего подобного! Думаю, тебе удалось добраться до глубин сознания этого чудовища — понимаешь, что это означает?

— Это означает, что ваши отвратительные пытки не удались, герцогиня.

— Не глупи, — сказала она и, поцеловав в щеку, прошептала: — Это значит, что и я смогу туда добраться.

Она отошла, чтобы вновь понаблюдать за тем, как лошадь бросается на решетки.

— Отведи его обратно в камеру, — сказала она моему стражнику.

— А что делать с лошадью? И девчонкой? — спросил второй, держа в руке сломанную пику.

— Оставьте их, — ответила Патриана. — Либо лошадь расшибет себе голову о решетки, либо ей надоест, и она убьет девчонку. Меня устраивает и то и другое. Есть о чем еще подумать.