Андрей Колесник - История Темного Властелина

— Это победа! — снова воскликнул он, потрясая воздетым к небу кулаком. — Клянусь башнями Хергэ! Я победил!

— О да, властолюбец. Ты совершенно прав, — проворковала Ива. — Победа принадлежит тебе. Также как и все остальное.

Резкий спазм в груди заставил правителя западного Триградья согнуться от рвущей нутро боли. Опершись о подоконник, он напрягся всем телом, пытаясь бороться с накатившей волной выворачивающей внутренности рези.

— Ты меня… — только и смог сказать он, прежде чем лицо свело судорогой.

— Отравила? Верно, седой дуралей. Мужчины так снисходительно относятся к женщинам, что позволяют себе делать непростительные ошибки, — приближающийся стук каблуков отозвался в голове. Лис хотел закричать, но в груди не хватало воздуха. Хотел повернуться, но ощутил, как дрожат покрывшиеся испариной руки, как ноги становятся тряпичными и понял, что, сделав хоть одно движение, просто упадет.

Не проявлявшийся до сих пор яд действовал быстро. Так быстро, как только может это делать сильная отрава.

— Ты тоже пила, — выдавил из себя Лис, обмерев, глядя перед собой. Губы и веки начало немилосердно печь. Дрожь все усиливалась. — Это ведь было в вине?

— Да, — ободряющим голосом подтвердила Ива. Миниатюрная рука легла на сведенное от напряжения плечо. — Вино и было ядом. Сильным, особенным ядом. Этот яд начинает действовать только когда в кровь выделяются разные присущие эмоциональным состояниям вещества. Когда радуешься, пугаешься, злишься или грустишь. Замечательная вещь. Для того чтобы он не действовал, годами накапливаясь в крови нужно просто перестать быть человеком. Или перестать чувствовать. На меня же он не подействовал, потому что на меня вообще не действуют яды.

Заметив его попытку разогнуться, девушка мягко обняла Лиса, прижимаясь к спине своим телом. Ладошка аккуратно легла сверху на дернувшуюся было руку и легко прижала её к подоконнику.

— Салам-мат…

— Если тебе будет легче, — сказала она, поднося алые полные губы к его уху, — я расскажу тебе одну интересную вещь. Нет, нет, не пытайся шевелиться, боли только усилятся. Вдобавок у тебя уже наверняка начался паралич конечностей. Этот яд хорош тем, что едва он начал действовать тебя уже ничего не спасет. А дерготня лишь усилит муку, но ничего не даст. Умрешь, сжавшись в комок.

— Гадина, ты подлая га… — он не договорил из-за усилившихся в животе колик. Только состояние полной недвижимости делало муку хоть немного терпимой.

— Саламат не смог бы отравить тебя. Даже если бы очень захотел, — Ива озаботилась обнаружившимся на бархатистом рукаве крохотным пятнышком, попытавшись осторожно оттереть его краем ногтя. — Моему любезному братцу ни до чего нет дела. И не было с самого начала. Он сидит сиднем в своем бестиарии и занимается исследованиями, — она хихикнула. — Его совершенно не заботят дела большого мира. Все эти хитросплетения политики… он никогда ею не интересовался. Так что Саламата как ты его себе представлял, не существует. Зато есть я.

Красное. Красное зарево слепило глаза, а в ушах слышался шум прибоя. Или это был победоносный рев его войск? Лиса били озноб и жар одновременно. Но он держался, хотя и не понимал зачем. Проиграть так глупо, так безнадежно. И кому? Девице играющей в повелителя Тьмы.

— Чего ты добиваешься? — слабеющим голосом прошептал он. — Я выполнил бы сделку… играешь заодно с Наместником? Хочешь его победы?

Ее, похоже, позабавило такое предположение.

— Это напрашивается само по себе. Нет. К Наместнику я равнодушна. Да и вообще… с чего ты взял, что я хочу хоть чьей-нибудь победы в этих ваших мужских играх?

Наконец руки не выдержали и с ноющей болью подломились, уронив Лиса грудью на подоконник, откуда он сполз на пол. Он погружался в алую бездну раскрывающуюся перед глазами все глубже, под безграничный в своей злой радости победный рев войска и сладкий голос своей отравительницы:

— Слабая женщина пытающаяся играть против злых мужчин на их поле для начала должна озаботиться уравнением сил. Кровь — не вода, ею нельзя умываться постоянно. Очень скоро люди захотят передышки, и сами её попросят, согласившись на условия того, кто сможет обеспечить спокойствие…

Разгром. Полный и бесповоротный. Степняки из Синетрии так и не прибыли на поле боя. Гридни Яромира, похоже, остались в долине тепло встреченные чудовищами, которые как оказалось, служили Лису. Его собственные воины постыдно бежали с поля боя, при виде страшной участи постигшей их товарищей. Ни варвары, ни чудовища, пленных не брали. Почерневшее небо исторгало молнии, точно Боги за что-то гневались на своенравных детей.

Никогда еще в жизни Эйстерлину не было так плохо. У него бесславно едущего впереди небольшого авангарда истрепанного воинства болело сердце. А рядом не было ни верного Вардена, ни Вилоуса… никого. Кроме лишившегося почти всех преданных ему людей Крейгана впавшего в какую-то черную прострацию.

— Но ведь это еще не конец? — шептал он сам себе, чувствуя, что вот-вот и сознание от огорчения помутится. — Я еще поборюсь. Еще достану глотку этого подлого сукина сына. Всех их. Или… или хотя бы сохраню своё.

У него из рук выбили меч, разом покончив со многими мечтами. Но оставалось еще одно оружие, к сожалению не такое безупречное — политика.

Наместник, погруженный в свои думы, не видел, с какой ненавистью смотрит на него Крейган. Между тем рука в темной латной перчатке сомкнулась на рукояти маленького отточенного лучше всякой бритвы кинжала.

— Боров. Безмозглый боров, уничтоживший все с таким трудом созданное некогда Драконом, — едва слышно шевельнулись губы Крейгана.

Наводненный готовыми к бою, нервными из-за непонятного небесного явления солдатами лагерь больше походил на осажденную крепость. Проверялись доспехи, острилось оружие, что-то мастерил кузнец, поились кони. Черные переговаривались, скупо делясь мыслями и обмениваясь мнениями. Тем не менее, внешне все выглядело очень естественно.

Но чем еще как не нервозностью объяснить отсутствие всяких разговоров о появлении Дракона? Да не одного, а с компанией под стать себе. Седой жилистый, но не старый мужчина, в котором сразу узнали Реваза — начальника Драконьих Призраков. Лысый здоровяк с порезанным лицом — никто иной как сам Гуно Весельчак, слухи о деяниях которого опережали друг друга.

Даже о них было сказано не больше пары слов. Что уж говорить о шедших с ними пленниках. Какие такие пленники? Баба да мужик. Кто такие? Да не все ли равно. Тем более после того как их отправили в яму, за мужиком явились тут же. С ним желал поговорить сам Биргер Риттрэнский. Ну, бабу оставили. Бабенка хоть и симпатичная, а выглядит как чокнутая.