Тимур Рымжанов - Слуги ветра

Перепрыгивая по дощатым настилам, наполовину утопленным в грязь, мы прошли центральную Улицу городка, то и дело заглядывая в многочисленные лавки. Некоторые мастерские и магазины были закрыты, и это казалось странным. Солнце только скрылось за горизонтом, народ отдыхает от тяжелого трудового дня, а лавочники поспешили повесить замки на закрома да склады. Как же они вообще ведут дела в таком случае? Ответом на этот вопрос стало посещение скорняка, который при нашем появлении даже не потрудился встать и оказать уважение гостям, мгновенно оценив нас беглым взглядом.

Пребывая в полной тишине, мы, недоумевая, осмотрелись, и я снял с полки ремень с бронзовой пряжкой, немногим более широкий, чем тот, что мы нашли для Ная прежде.

— Примерь-ка этот, — посоветовал я, — поверх твоей войлочной куртки должен быть впору. А может, и шубу тебе присмотрим? Что скажешь? Не гоже главному ветролову на корабле ходить в войлоке будто крестьянину. — Сказав это, я взглянул па торговца, который в свою очередь даже глазом не повел, так и продолжал сидеть за прилавком, что-то прибирая на столе.

— Скажите-ка, любезный, — обратился я к скорняку, немного теряя терпение, — сколько меди вы хотите за этот простенький пояс?

— Семь золотых, — буркнул скорняк, лишь на мгновение удостоив нас суровым взглядом из-под густых бровей.

— За пояс из рыхлой коровьей кожи, с пряжкой отлитой в каменной форме из паршивой, пористой бронзы, вы желаете получить семь золотых?! Да вы в своем уме, милейший. Где ж это видано, чтоб простенький ремень без единой бляхи, с одной только пряжкой, продавался по цене доброй лошади. Сколько же, по-вашему, стоит вон та кургузая белая овечья шуба, что висит у вас за спиной?

— Двадцать золотых, — отрезал лавочник, бурча себе под нос и пуще прежнего насупив брови.

— Да вы, добрый человек, с такими ценами рискуете сгноить товар и вовсе, неужто отбоя нет от покупателей, и всяк только и мечтает дать больше, чем просите?

— Ты, прыщ, там не вякай! — захрипел торгаш, не вставая с места. — Нет золота, так вали подобру-поздорову, торговаться со своими чумазыми земляками будешь. Я цену своей работе знаю! Только вы, степное отродье, все норовите обмануть честного человека, все словоблудите да егозите.

— Вот так на! — ухмыльнулся Тром, вынимая изо рта трубку. — И это в торговом-то городе от нашего золота нос воротят. Вы, уважаемый скорняк, либо слабы глазами, либо не вышли умом, кроме как подбивать свои шкурки, до торговых дел. Неужто и впрямь решили, что найдется на такую цену охотник, или таким образом решили показать, что не рады покупателям?

— Что вы мне зубы заговариваете! Коль нужна вещь, так будешь брать по цене, что мастер определил, просто из уважения к труду человеческому. Нет золота, так вали восвояси, а торговаться в моей лавке не позволю.

— Высокого вы, мастер, мнения о своем труде и умении. Или может, земли ваши богаты настолько, что мы со своим золотом в кругу охотников да рыболовов просто нищие с такой мошной да податью. Или скажете о золоте, что в ваших краях видно дешевле меди или серебра, коль вы запрашиваете столько за неброскую безделушку?

— Золото у нас цены обычной, как и у прочих, да вот только не каждому босяку безродному в этих землях зубоскалят да льстят в угоду.

— Дурак ты, купец, — вдруг ляпнул Най с ухмылкой. — Упрямый как баран, голова седая, а ума не нажил.

Сказав это, мальчишка поспешил выйти, потеряв всякий интерес к выставленному товару.

Я сам был родом из Хариди, но теперь, по прошествию стольких календарей, меня за своего не признавали. Да и не мудрено. Кожа потемнела от яркого, палящего солнца, одежда на мне вся южного покроя, да и красноречье я обрел под стать южанам. Уж и позабыл здешние, суровые нравы да скупых на похвалу торговцев.

Уже буквально на соседней улице, при свете одного-единственного светильника на треноге, нам попалась на глаза пуляйская повозка, крытая войлоком. Торговец, поджарый чеканщик, страдал от ячменя, вскочившего на веке, и потому в качестве лекарства то и дело прикладывался к большой крынке с медовой брагой, издавна считавшемся хорошим снадобьем от всякого рода нарывов, да держал повязку на веке с печеным репчатым луком, тоже проверенным средством. Завидев нас здоровым глазом, торговец расплылся в добродушной улыбке и затараторил в типичной для южанина манере, такой привычной нашему слуху.

— Вижу я молодого господина, да будут милостивы к нему великие духи, обрадовавшего своим вниманием скромного чеканщика с его добрым товаром. Окажите любезность, молодой господин, взгляните, какие чудесные украшения, я подношу этой славной земле, за скромную плату, не корысти ради и не для наживы, а только на пропитаний и ремесло, дабы смог я жить, и дальше восхваляя добрых людей и великих духов, да растить детей. Подходите, молодой господин! — обращался пуляец к Наю. — Подзывайте ваших друзей! Я весь товар открою! Замшей да воском начищу так, что сверкать будет ярче звезд. Не стесняйтесь, молодой господин, смотрите, трогайте, приложите к своей одежде. Хорошим серебром славны наши народы, тонкой работой отличны наши мастера, добрым благословением сияет даже малая подвеска, никого не осквернит, только возвысит. Примерь, молодой господин, есть и пряжки с резьбой да чеканкой, есть и ножны, бляхи да подвески, серьги для любимых, бусы, украшения, браслеты, на вид царские, в деле боевые. Кольца! Кованые и литые, ажурные и простые — все на радость людям.

Я хотел было пожаловаться купцу, что не слишком-то гостеприимная земля северная, но Тром словно почуял мой порыв и приостановил. Как бы намекнул, чтобы я не мешал мальчишке самому вести торг и договор.

В тусклом оранжевом свете Най стал рассматривать все те безделушки, что так щедро были разложены на воловьей коже. Кованое пуляйское серебро — ценный товар, знатный. Купец не стеснялся показать его лицом и потому не пожалел зажечь несколько масляных ламп, чтобы удержать покупателя.

— Не дело это — молодому господину ходить на людях, подпоясавшись простым плетеным кушаком. Видно, долгая и опасная была дорога, что поиздержались в пути. Ох, как я вас понимаю, молодой господин. Дороги нынче опасны, все лихой люд, да беглые солдаты. Обберут, обчистят, и пискнуть не моги, — сокрушался торговец, расставляя лампы по прилавку. Его крытая простым войлоком кибитка была для него и домом, и лавкой, и складом. В дороге он, конечно, ничего не мастерил, но как-то все же сумел сберечь товар, коль доставил его так далеко от своих земель.

— Я бы приценился к этой пряжке, мастер, — сказал Най, вынимая из вороха украшений массивную двустороннюю накладку с замком.

— Ого! Браво, молодой господин, у вас отменный вкус. Это дивное украшение. Две его полукруглые части символизируют собой фазы луны и полнолуние. На правой стороне пряжки изображен тур, воплощение духа земли, подпирающий рогами небесную твердь, на левой стороне изображен петух, символизирующий собой духа огня и битву тьмы и света в вечном лунном сиянии. Можно говорить смело, что это амулет, а не просто дорогая безделица. Я оцениваю ее в пять золотых, но, видя ваш достойный выбор и благородные черты, я намерен предложить вам еще и кольцо, хорошего веса, символизирующее собой водную змею, что вьется по земле живительной силой. Уступлю всего за три золотых, вполцены. Не пожалеете, молодой господин, останетесь довольны, и еще друзьям своим скажете, как меня найти.