Кирилл Кащеев - Фабрика мертвецов

- Простите? – послышался удивленный голос Штольца.

- Скокарь – грабитель, блатыкайна – скупщица краденного, вот когда они цену за награбленное не поделят, убийственные казусы и впрямь… случаются. – пояснил отец. - Я бы тоже предпочел, чтоб никакого убийства не было. Ограничился бы суровой выволочкой уездным полицейским, а сам занялся имением. Но, увы! Мертвяка, с которым встретился мой сын, просто не был… - отец осекся. Помолчал мгновение и продолжил. – Пережитое нами на станции нападение, возможно, слишком сильно повлияло на юное воображение… и встретив в роще какую-то мелкую нечисть, Митька принял ее за умруна. Иначе куда бы мертвяк делся? Мертвяки, в отличии от домовых или леших, к бесследным исчезновениям на глазах публики не приспособлены. И не стремятся – будь там и впрямь умрун, он кинулся бы на нас. Да и что у вас тут, мертвецы толпами бродят? Они б уже полуезда выели – тогда местные власти под суд отдавать надо!

Кто-то в кабинете нервно вздохнул – не иначе, господин уездный исправник.

- Упаси Бог, Аркадий Валерьянович, у нас тихо! – уже знакомо откликнулся Шабельский.

- У страха-то глаза велики. – с легким смешком подтвердил Лаппо-Данилевский. – Петербургскому жителю даже лесного нечистика встретить – изрядное потрясение, вот юноше с испугу и померещилось.

- Да еще этот доклад жертвы о состоянии железной дороги… - после недолгого молчания пробормотал отец.

- Что за доклад? – немедленно и шумно заинтересовался Шабельский.

На слова о Митиной трусости отец возражать не стал. Митя стиснул кулаки так, что ногти, отросшие с последнего ухода в салоне Генриха Делькроа, впились в ладони. Он не сомневался, сынок Лаппо-Данилевского скоро узнает, как столичный гость принял простого нечистика за беспокойного мертвеца. И немедленно воспользуется этим для Митиного уничтожения! А ведь он только начал сам уничтожать местного щеголя! Отец всегда… все беды от него! Не заботясь, слышат его шаги или нет, Митя ринулся прочь. Дубовые ступеньки скрипели под ногами – будто вскрикивали. Он пронесся вверх по лестнице, ворвался в отведенную им с отцом комнату и тяжело привалился к двери. Что же ему делать?

Глотать невыносимо больно, оттого желание сглотнуть становилось просто нестерпимым. Все же показать отцу? Нет! Он не желает ничего доказывать человеку, который вот так легко, парой слов отдал его на посмешище врагу. Мысль о том, что отец просто не мог знать о вражде с Алексеем, мелькнула и исчезла. Отец не должен сына позорить! И увозить силой в глухую деревню, только потому, что ему, видите ли, не нравятся образцы, на которые Митя равняется в деле светского обхождения. Еще бы нравились, ведь отец сам – провинциальный дикарь! Полицейский, крапивное семя! Ненавижу! Из горла Мити вырвался то ли хрип, то ли стон… и его снова согнуло от боли.

А если показать след на шее всем? Позвонить, прибежит сердобольная Одарка, начнет квохтать, вся усадьба взбаламутится… Только вот вопрос: почему после встречи с мертвяком в роще на шее ни следа – и вдруг эдакая полоса? Откуда взялась да куда девалась? А если отец решит, что… Митя душил себя сам? Нарочно, чтоб свои слова доказать? А не отец, так… у Алексея достанет окаянства сказать такое. У самого бы Мити достало.

Митя обвел комнату безумным взором. Саквояж! Митя кинулся к отцовскому саквояжу и завозился с замком. Все равно, что подумает отец, сейчас главное избавиться от боли и вернуть себе дар речи. Замок звонко щелкнул, и саквояж раскрылся, как рот голодного птенца. Приметно-белый кожаный несессер нашелся сразу – под откинутой крышкой рядком лежали разноцветные флакончики с плотно пригнанными пробками. Исходящий сквозь стекло мягкий свет заиграл на лице Мити, уже сам по себе неся облегчение. Отец никогда не жалел денег на заряженную Живичами-целителями воду, а связи семейства Белозерских позволяли ему обращаться к лучшим. Только вот что пить от… последствий попытки удушения? «Для сращивания костей» ему без надобности, была бы перебита гортань он бы эдак не бегал… Митя невольно содрогнулся, представив, что с ним и впрямь мог сделать мертвяк. Вытащил флакон с надписью «При побоях и ушибах», с мягким чвяканьем откупорил пробку и торопливо проглотил. И еще вот этот, красненький, бабушка из такого же наливала, когда он горлом в детстве маялся – а сейчас горло болело неимоверно.

Внутри разлилось тепло: словно кто-то из Живичей водил руками над изувеченным горлом, лаская его исходящим от ладоней светом. Боль стремительно убывала. Еще мгновение, другое… Митя аккуратно сглотнул и поднялся, рассматривая шею в висящее над умывальным тазом зеркало. Набрякшая полоса на горле, похожая на черно-синюю змею, медленно бледнела, словно растворяясь и наконец осталась лишь блеклым сине-желтым кольцом, похожим на старый синяк. Теперь и вовсе не докажешь, что не сам себя придушил – без вреда для здоровья, исключительно для подтверждения выдумки о напавшее на него твари.

В одном отец прав: мертвяк не мог просто так исчезнуть. Как и следы паро-телег. Только отец думает, что их и не было, а Митя точно знает – были, и в этом его преимущество. Правда, единственное. Потому что запутать следы и скрыть улики мороком могут внуки Переплутовы… а голыми руками вырвать мертвяку хребет – потомки Мораны. Но ни один кровный потомок Древних не способен сделать и то, и другое разом, как девчонка в роще! Если, конечно, следы исчезли из-за нее. Если она вообще была, а не примерещилась от удушья и боли. Надо понять, что тут происходит. Если вернулся отпечаток на шее, так может, отпечатки колес тоже появились снова? И можно проследить, куда они ведут? Митя прихватил свой шлем и гоглы, и крадучись двинулся обратно по лестнице, следя, чтоб ни одна ступенька под ногой не скрипнула. Если здешнее имение хоть сколько-нибудь похоже на дом Белозерских, за кухней должна быть дверь на черный двор и к конюшням.

Из кухни слышались голоса и стук ножей, пахло сдобным тестом и корицей – через пару часов будут звать к чаю. Захотелось остаться, но до чая Алексей наверняка узнает о Митиной «трусости». Митя представил себе торжествующую физиономию соперника, и скользнул в приоткрытую дверь. Паро-телега – вот улика! Их и в Петербурге по пальцам пересчитать можно, а уж в здешней-то провинции – первая же паро-телега, которую удастся отыскать, и есть та самая, что оставила загадочные следы возле рощи. Узнать, кому принадлежит… Митя потянул сколоченную из плотно пригнанных досок дверь конюшни… и замер, чувствуя, как у него глупо и вовсе неаристократично приоткрывается рот.

Их с отцом паро-кони – отключенные и неподвижные – застыли рядом с Зининым паро-котом. А у стены конюшни стояла… грузовая паро-телега. Новехонькая, на высоких каучуковых колесах, выкрашенная в неброский темно-зеленый цвет.