Кирилл Кащеев - Фабрика мертвецов

- Вот и посмотрим, кому поверят… - усмехнулся Митя. – Ваш брат и даже мой отец… - он неприязненно скривился. - …может быть и вам. А вот Лидия…

- Вы! Вы подлец! – жарко выдохнул Ингвар.

- Вот и помните об этом. – успел еще шепнуть Митя.

Из-за угла медленно оседающего, проваливающегося внутрь себя дома выскочил Свенельд с секирой наперевес… и в изодранном в клочья сюртуке, сплошь покрытом коркой праха и, кажется, внутренностей. Прилипший к рукаву глаз Митя точно заметил.

- Он здесь! Аркадий Валерьянович! – закричал немец.

Мгновенным движением Митя перетек в другую позу – пальцы разжались, ладони заботливо подхватили Ингвара под спину, а на лице возникло выражение обеспокоенности.

- Ингвар! – старший брат рухну рядом на колени. – Митя, что с ним?

- Он… он… - прохрипел Ингвар… и замолк, глядя на Митю с беспомощной ненавистью.

- Он… - повторил Митя, одаривая Ингвара испытывающим взглядом. Хмыкнул – вот так-то лучше! – и с искренним участие в голосе воскликнул. – Он пытался задержать сообщника! Но тот сшиб его и умчался на паро-телеге! Вот туда! – и драматичным жестом указал на пролом.

- Герр Лемке! – заорал подбегающий к ним отец.

- Яволь, герр командирен! – рявкнули с высоты паро-бота механик, и громадные ножищи автоматона гулко протопали мимо – бух-бух-бух! Переходя на стремительный тяжеловесный бег, паро-бот ринулся в погоню. Сидящий меж его могучих железных плеч механик приподнялся в седле, обзирая окрестности из-под руки.

- Митька! Живой!

Дальше уж Митя ничего не видел: отец сгреб его в охапку, притиснул, потряс, отстранил, судорожно ощупывая в поисках ран… не нашел… и залепил такой подзатыльник, что у Мити мотнулась голова.

- Как ты… как ты додумался, глупый… несносный мальчишка! Полез, ночью, где разгуливают навьи! Ты обезумел, ты… Зачем?

Достаточно было просто обнять отца в ответ. Обхватить обеими руками, ткнуться лбом в плечо, как в детстве… На глазах у Ингвара, взирающего на него с бессильным, но лютым презрением. Репутация так тяжело достается и так легко рушится.

Митя поглядел на отца холодно… и словно бы вскользь. И голос тоже был спокойным, холодным и ровным, не сочетающимся с общей растерзанностью внешнего вида. Но если нельзя сохранять хороший тон в одежде, остается лишь блюсти манеры.

- Что же мне оставалось делать, батюшка, раз вы поставили под сомнение мою храбрость?

Отец отпрянул так резко, точно его укусили:

- Что… Когда…

- Вы не поверили, что убить хотят нас, и назвали меня трусом. – монотонно, как говорящий автоматон, повторил Митя. – Поэтому когда появилась мертвячка, мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Она привела меня к цехам, в которых работали мертвяки.

- Цеха? – растерянно повторил Свенельд. – Какие еще… - он перевел взгляд на Ингвара, точно желая услышать подтверждение. Тот неохотно кивнул: настолько неохотно, что Мите даже показалось, сейчас руками поможет, чтоб шея согнулась.

- Лесопилка. Винокуренный. Кирпичный. – столь же монотонно продолжил Митя. – В нашем поместье. Если бы мы начали его осматривать… нашли бы. Чего господину Бабайко совершенно не хотелось.

Отец открыл рот… закрыл… открыл снова… подавился… Казалось, слишком много слов столпились у него в горле и толкались боками, не давая друг другу проскочить.

- Начальника департамента полиции… пытались убить из-за нелегальной винокурни в его поместье? – наконец прохрипел он.

- Я понимаю, что это оскорбительно для вашего положения, батюшка. Но что поделать, господин Бабайко – стихийный либерал. Деньги ставит выше чинов.

- Был. – рассеяно пробормотал отец. – Был либерал. Ставил. Даже под суд отдать некого… – и словно придя наконец в себя, заорал. – Митька, что за дурацкие поступки! Да мне и в голову не приходило считать тебя трусом!

- Зачем же вы говорили слова, после которых у меня не может быть никакой будущности в обществе, пока я не докажу их… ошибочность? – чувствуя острое, болезненное наслаждение и от собственного высокомерного превосходства, и от растерянного взгляда отца, процедил Митя. – Чтобы подтолкнуть меня на дурацкие поступки?

- Опять твое… общество? – фейерверковой «шутихой» взвился отец. – Ты можешь хотя бы сейчас…

- Аркадий Валерьянович! – негромко сказал Свенельд, и отец замолк и отвернулся, тяжело дыша. Свенельд некоторое время смотрел на него, потом вернулся к Мите. – Только как… стихийный либерал Бабайко мог приказывать мертвецам?

- Вот именно! – с ненавистью глядя на Митю, прохрипел Ингвар. – Он что… тайный Мораныч?

Митя полоснул его таким взглядом, что Ингвар невольно отпрянул. Тут же разозлился на себя, захотел что-то сказать…

- Ингвар! – голос Свенельда Карловича лязгнул металлом. И уже почти шепотом он добавил, – Помолчи!

- А это и не он приказывал. – Митя двинулся к оседающим развалинам дома.

Кучки полусгнившего тряпья у колодца не заставили его остановиться – мало ли тут мертвяков валяется… И только через пару шагов он обернулся и стремительно пошел, почти побежал назад. Они лежали там все: убитый Бабайко сын, его младший брат и оба зятя… и последним, глядя в небеса пустыми неподвижными глазами – сам Бабайко. И узнал-то лавочника Митя только по вышивке на рубахе: пухлые щеки опали, повиснув складчатыми курдюками, живот провалился до хребта, будто сдувшийся воздушный шар, а нос, наоборот, заострился.

- Когда мы вошли, они были уже мертвы. – вопросительно поглядывая на Митю, сказал Свенельд.

- Он принес в жертву сына. Собственную плоть и кровь. – выдавил Митя. – Сам сказал: берите! Вот они и взяли. Всю. Всю плоть. И всю кровь. Наверняка там, в доме… - он мотнул головой в сторону осыпающихся развалин. – …и дочерей найдем.

Вспомнились выскочившие из дома баба с ребенком – значит, не родственники. Повезло им.

- Кто – они? – нетерпеливо спросил отец. – Кто взял?

Митя снова кивнул на развалины. Сил ворочать языком не осталось, слабость накинулась как мазурик из засады, подломились ноги, так что он обессилено плюхнулся на бортик колодца, заработав очередной гневно-презрительный взгляд Ингвара. Чем тот недоволен на сей раз? – подумал Митя, и тут же обнаружил, что уселся совсем рядом с мертвецами. Зло дернул подбородком – его соседство не смущало, а Ингвар – как угодно.

- Внизу? – деловито спросил отец, и на Митин слабый кивок обернулся к немцу. – Свенельд Карлович, вы не могли бы…

Ковши паро-бота принялись медленно и аккуратно раскапывать развалины. Сыпалась древесная пыль, раскатывались чурбаки, из ковша вываливалась то золоченая ножка стула, то медная кастрюля. Очередной взмах ковша открыл буфет – от него осталась лишь половина, перерезанные пополам полки топорщились ломанной щепой, а в глубине стояла знакомая бело-голубая фарфоровая чашка с монограммой их поместья. Хоть обратно забирай. Митя криво усмехнулся.