Владимир Аренев - Охота на героя

Но вот он уже не на холодном склоне, не под ледяным небом — он совсем в другом месте. Как и почему? Здесь было тепло и темно, как в пещере где-то глубоко-глубоко под землей. Тела он не ощущал — да и было ли тело? Только кто-то тихонько нашептывал на ухо: «Все правильно. Ты сделал все так, как должно».

«Но почему?» — спросил альв. Он не мог не спросить, хотя не надеялся, что получит ответ.

«Потому что Глаз, продолжай он закрываться, разрушился бы. И вход в вертикаль открылся бы, и темный свет получил бы возможность беспрепятственно проникать на небеса».

«Но почему Глаз начал закрываться?»

«Присутствие обломка Камня подействовало».

«Как?»

«Не знаю. Знаю только, что теперь связь оборвалась. А котлован обрушил свой свод на тех змей, что были в нем. Остальные со временем вымрут».

«Отлично. Значит, конец всему».

«Нет. Ты должен встать и идти дальше. Ступай!»

«Я не хочу».

«Ты должен. Ступай!»

И — словно ему дали пинка под зад — Ренкр вылетел (вылетел? — может быть…) наружу… внутрь своего тела.

Камнепад продолжался.

По коже змеились влажные струйки крови, которая текла из ссадин.

Кто-то дергал за рукав, за шиворот сыпалась каменная крошка вперемешку со снегом. Ренкр разодрал слипшиеся веки и попытался приподняться, окутанный, словно спальными шкурами, острой и нудной болью, исходившей от тысячи ссадин и кроподтеков, что покрывали его тело. И неудивительно — его ноги были придавлены несколькими увесистыми камнями — слава Создателю, что, как оказалось, не перебило костей. Скарр, рывком подняв его, привел в вертикальное положение, спросил:

— Идти можешь?

Ренкр кивнул, хотя совсем не был в этом уверен. Гунмель и Сирэм, помятые, вывалянные в снегу, суетились около лежавшего на боку Хвилла. Тролль тяжело дышал и пытался зажать руками рану на горле. Но это уже не могло его спасти. Ренкр даже удивился, что тот прожил так долго, и лишь потом, с запозданием, понял: на самом-то деле прошло не так уж много времени.

Земля под ними все дрожала и съезжала вниз, камни шевелились и намеревались поглотить, подмять под себя странных чужаков — и следовало бежать. Хотя — куда бежать? Везде одно и то же.

Горгули, видимо, были другого мнения. Стоило только Ренкру со Скарром приблизиться, Сирэм вскочил и спросил, повелительно и громко:

— Сможем донести?

Спрашивал он, скорее всего, у Гунмеля, и речь шла о Хвилле. Но куда нести?

Куда?!

Сирэм знал. Или считал, что знает. Сейчас это мало что значило.

Тем более что Хвилл отрицательно махнул рукой:

— Нет! Вы же видите!.. Зачем тогда? Ступайте, мальчики, ступайте! Я всем доволен…

Скарр покачал головой, не желая соглашаться, но мастера были явно согласны с Хвиллом и ждали, когда можно будет отправиться к этой самой спасительной цели. А Ренкр… Ренкр понимал Хвилла, как никто сейчас. И завидовал ему.

— Идем! — потянул за рукав Сирэм. — Потом будет поздно!

Скарр уже шагал за Гунмелем, механически переставляя ноги и растерянно оглядываясь на лежавшего Хвилла.

Тот встретился взглядом с альвом и кивнул: «Все понимаю. Ступай, мальчик, ступай».

Глаза тролля погасли, как задутый ветром ночной костер.

Ренкр поклонился мертвому телу и последовал за своими спутниками. Гора дрожала и не желала стоять на месте.

Уже спускаясь по непостоянной, коварной тропе, забитой обломками горной породы, Ренкр обернулся. В небе, смятом в складки-облака, таяла хрупкой сосулькой пиявка-кишка и смотрело Око, самое настоящее, не каменное, а живое

— и всего одно. Потом Око исчезло — вместе с воспоминаниями о темном и теплом месте, где с альвом говорил голос /обладателя Ока/ невесть кого. Жизнь опять взялась за свое, и нужно было думать о нынешних бедах, а не о прошедших. А почва уходила из-под ног, и…

…почва уходила из-под ног, и многоэтажки подмигивали блестящими огнями.

И было чертовски плохо.

Человек с бледным узким лицом зашатался и ухватился рукой за фонарный столб, весь покрытый обрывками старых объявлений, словно клочьями полинявшей кожи. Какая-то толстая женщина, потрясая яркими кульками с надписью «Marlboro» («Минздрав предупреждает…»), шарахнулась в сторону. Он презрительно скривил губы, хотя было совсем не смешно. Было больно, и все внутри ворочалось огромным любопытным ежом, тыкаясь носом и скородя иголками по кишкам.

Дойти до дома. Там… Там можно будет что-нибудь придумать. Дойти до дома. Дойти!

Облезлый пес настороженно покосился на него, лениво приподнял край губы, но рычать не стал. Эта картина заставила человека снова пошатнуться, он яростно посмотрел на блохастую тварь, и та в ответ раскрыла пасть и смачно зевнула. Потом безразлично отвернулась.

Дойти! Добраться до дома!

Что же произошло? Что происходит? Что вообще могло произойти?

Вечерело, сумрак опускался на город грязной тряпкой. Стало тяжелее дышать; человек неистово помотал головой, чтобы избавиться от гнетущего удушливого ощущения, словно на голову накинули полиэтиленовый мешок. Ощущение не прошло, стало еще хуже. Человек резко выдохнул и снова вдохнул, с шумом втягивая в себя воздух, приобретший странный привкус железа.

Шедший мимо мужичок с помятым окурком в желтых зубах понимающе покосился на него, покачал головой и пошел своей дорогой. Диво ли, пьянчужка какой-то. Понимаем-с, но что поделать.

Что же произошло?! Боги, как больно! Впрочем, боги не помогут. Потому что ты сам — Бог.

/Был Богом./ И помочь себе можешь лишь сам. Если это вообще возмож…

О боги, как больно дышать! Земля качается и норовит выскользнуть из-под ног, ровно прижатая палкой склизкая гадина. И сгибаются под дыханием вечности многоэтажки, как древние старцы-пилигримы — или как камни Стоунхенджа. Кривляются ерниками-шутами деревья, размахивают угловатыми ветвями и швыряют в лицо внезапно потяжелевшие до веса булыжников листья. Осень.

«Не об этом сейчас нужно думать! Думать нужно о доме — дойти! Дойти! ДОЙТИ!»

Он не заметил, как вошел во двор. Здесь мир, вроде бы прекративший свои дурные выходки, снова закачался, и человек вынужден был ухватиться за стойку качелей. Качели испуганно скрипнули и задергались, силясь удрать. В окне первого этажа вспыхнул свет, чье-то любопытное лицо приклеилось к стеклу. Он повернулся, и лицо мгновенно спряталось, свет погас.

Уже недалеко. Еще чуть-чуть.

Подъезд.

Лифт.

«Боги, ну почему именно сегодня лифт не работает?!»

Лестница.

Дрожащие, дребезжащие поручни; с одного слетает деревянная пластина и раскатистым громом разрывает тишину скрученного колодца лестничных пролетов.

Этот гром впивается толстыми пальцами в голову восходящего и сжимает ее. Он стонет, хватает руками воздух, а потом медленно оседает на ступени. И дальше уже ползет вверх, подволакивая правую ногу, так не вовремя отказавшуюся повиноваться.