Константин Соловьев - Холера

Странный дом и странный старик. Они оба определенно ей не нравились, но это не было поводом отказаться от радушного и весьма своевременного приглашения. По правде сказать, ей не нравилось дохера народу в Брокке, а этот как будто был не опаснее прочих. По крайней мере, не бросался на гостей с ножом, не кусался и не вытворял тех штук, которые вытворяют обычно городские сумасшедшие. Даже если он внезапно сделается буен… Холера мысленно хохотнула. Если этот ворох иссохших костей попытается причинить ей вред, хватит хорошего щелбана, чтоб вышибить из него заплутавший среди костей дух.

Вскоре она поняла причину царящей внутри сухости, которая уже не казалась ей приятной, напротив, удушливой, как вуаль из чрезмерно плотной ткани, натянутая на лицо.

Все оконные ставни в доме были накрепко заперты. Мало того, что заперты, кто-то потратил немало времени и сил, чтоб полностью оградить себя от внешнего мира, кропотливо законопатив даже мельчайшие щели в них варом, войлоком и жеванной бумагой. Подобные меры, без сомнения, были действенны. Лишившись даже мельчайших щелей, сквозь которые мог бы пробраться сквозняк, дом стал собирать в себе тепло, точно огромный пузырь из овечьих кишок, при этом почти лишившись циркуляции воздуха.

Черт, неудивительно, что внутри стоит такой спёртый и липкий дух!

Холера с отвращением втянула носом воздух. Только миновав прихожую она стала ощущать царящий здесь неприятный запах, отдающий землей и кисловатый, похожий на тот мерзкий душок, что стоит в жаркие дни над прилавками флэйшхендлеров. Это был запах тлена, сухого некроза, который медленно пожирал все содержимое дома, включая мебель, портьеры, перекрытия, ковры и прочий скарб. Неудивительно, что за долгие годы он превратил в живую мумию и самого хозяина.

Гадостный дух, после которого невольно хочется промочить горло глотком холодного и сырого броккенбургского воздуха, ядовитого от количества сгоревших в нем чар.

Неприятный дом. Неуютный, душный, затхлый. Но это, черт возьми, был настоящий дом, глубоко укоренившийся в камне Броккена, точно зуб в челюсти. У нее самой никогда не было места, которое она могла бы назвать своим домом, а кровати, чаще представлявшие собой дрянную койку, чем царственное ложе, редко принадлежали ей больше, чем на одну ночь.

Если разобраться, даже каморка в Малом Замке, где она ютилась, не принадлежала ей. Она была собственностью «Сучьей Баталии», которая милостью магистра Вариоллы была отдана ей во временное пользование, не более того.

Однако жить в таком доме она бы, пожалуй, отказалась даже если бы ей за это приплачивали. Душно, затхло и жарко. И этот запах…

Холера затрясла головой, чтобы вышвырнуть никчемные мысли. Ей не придется здесь жить, деля дом с сухим старикашкой, это лишь ее временное убежище и в этом качестве лучше многих других вариантов. Только и всего.

Старик выглядел не более опасным, чем засушенная веточка флердоранжа, выпавшая из старой книги, но Холера всякий раз едва не вздрагивала, наткнувшись на взгляд его бесцветных глаз. Двигался он как кукла, чьи нити удерживает рука ребенка, порывисто и с отчетливым скрипом шарниров.

Интересно, кем он был, прежде чем выжил из ума и сделался затворником, мумифицировав себя заживо?

Заклинателем демонов, дерзнувшим достичь тех высот власти, которые не по чину человеческому существу?

Ученым-алхимиком, которого гордыня привела к краху в попытке создать Философский камень?

Невоздержанным гедонистом, жаждущим постичь все виды удовольствий, которые может предложить Ад?

Черт, даже гадать бессмысленно. У человека, живущего в Броккенбурге, возможностей сойти с ума больше, чем оспин на лице у доярки. Самый простой способ из известных Холере, заключался в проявлении небрежности по части магических дел. Узоры чар это не только невидимые ручейки энергии, которая, будучи высвобожденной, легко превратит неосторожного заклинателя в щепотку пепла внутри его собственных пуленов [29] Пулены — средневековая обувь, мягкие кожаные башмаки. . Это еще и тропинки, ведущие вглубь Адского царства, в измерения, которые гибельны для человеческого разума, поскольку основаны на законах мироздания, невозможных для осмысления, и подчиняются логике Ада, которая сама по себе способна сварить вкрутую мозг прямо в черепе. Неудивительно, что чародеи, проявившие излишнюю самонадеянность в изучении этих троп, часто кончают жизнь в виде вопящих безумцев.

Мейстерин Цанг, уважаемый магистр суггестии, чертя сложный многовекторный пентакль на полу аудитории, случайно выронила мел, оставивший на сложнейшем рисунке лишнюю черту. Мелкая оплошность, стоившая, тем не менее, мейстерин Цанг рассудка. Тем же вечером, пожаловавшись на головную боль, она раньше закончила занятия и отправилась домой. Видимо, ее состояние было даже хуже, чем предполагалось, потому что на следующий день она так и не появилась в университете, чтоб прочесть ординарную лекцию по суггестии. Заменять ее пришлось кому-то из ведьм четвертого круга. Но и на следующий день мейстерин Цанг не сочла возможным посетить свои занятия. На третий день обеспокоенный проректор Пестриттер послал к ней Страшлу с запиской.

Тем днем в Малый Замок Страшла вернулась еще более мрачной, чем обычно. Вполне серьезно отнесясь к своему поручению, она нашла дом мейстерин Цанг, однако попасть внутрь не смогла, даром что битый час барабанила в дверь. В доме определенно кто-то был, она видела дым над трубой, более того, ощущала запах готовящейся еды, от которого у нее текли слюнки. Пахло чем-то до крайности аппетитным, кажется, тушеным с яблоками мясом. Судя по всему, мейстерин Цанг, запершись, стряпала, ожидая прихода гостей. Упрямая как тысяча чертей, Страшла забралась по водосточной трубе на второй этаж и заглянула в окно. О том, что она увидела там, Страшла рассказала лишь Вариолле, Гасте и Каррион, за запертыми дверями, но Холера не упустила возможности подслушать, потому знала детали.

Хозяйка дома в самом деле была дома, но не потому, что готовила кушанья для своих гостей. Она сама сделалась кушаньем. Страшла провела в ее доме немного времени, но того, что ей удалось узнать, было достаточно, чтобы восстановить порядок ее действий. Мейстерин Цанг оказалась не только опытным преподавателем суггестии, но и толковым кулинаром. Вспоров себе живот портновскими ножницами, она нафаршировала сама себя цукатами и яблоками, после чего зашила его грубой дратвой и, истекая кровью, залезла в разогретую печь. Страшла была не очень-то щедра на детали, но того, что услышала Холера, было достаточно, чтобы понять, блюдо к тому моменту уже безнадежно подгорело…

Существовали и более простые способы распроститься с собственным рассудком, не связанные с магическими ритуалами. Например, проявить неуважение к своему сеньору или просто попасться ему под горячую руку, когда тот не в духе. Холера хорошо помнила Филярию, молчаливую ведьму из «Ордена Анжель де ля Барт» годом старше нее. Никто не знал, чем она прогневала своего господина, властителя ее души, но у многих появилась возможность оценить его изощренную изобретательность. Он не стал подвергать свою ученицу пыткам, вместо этого он расколол ее разум на несколько десятков осколков, причем каждый из этих осколков воображал себя самостоятельной личностью, запертой в общем теле.