Константин Соловьев - Холера

На Холеру она взглянула с отвращением, как на тряпье, сваленное в углу.

— Две новости, — буркнула она, прижимаясь к земляной норе напротив нее, — Одна из них тебе может понравиться. Другая едва ли. Какую хочешь первой?

Холера не наскребла сил на улыбку. В горле было сухо, будто она целый день глотала пересохшую землю.

— Если я захочу хорошую, ты скажешь что-нибудь вроде «Эй, я нашла тебе славную партию. Отличного парня, трудолюбивого и ответственного». А когда я спрошу про плохую, ты наверно скажешь, что он суховат и мне наверно придется использовать весь запас соплей чтобы не нахватать жопой заноз…

Ланцетта внимательно взглянула на нее из-под притрушенных земляной пылью ресниц.

— Я надеюсь, Вариолла держит тебя в ковене ради твоего умелого язычка, а не из-за твоего чувства юмора.

Холера с трудом поднялась на своем сыпучем ложе.

— В чем хорошая новость?

— Кажется, я знаю, где выход.

Холера мгновенно встрепенулась. Вся ненависть к Ланцетте в мгновение ока испарилась, настолько, что она чуть было рефлекторно не схватила ее за руку. Но вовремя опомнилась.

— Где?

— Там, внизу, — Ланцетта вяло махнула рукой, — Один из тоннелей. Они все похожи друг на друга, как лица прокаженных, но один как будто выделяется из прочих.

— Половичок с вышивкой?

— Вроде того. Я заметила, что сфексы, что приходят оттуда, часто тянут с собой всякое добро. Мешковину, сено, битую посуду, старый инструмент, ржавые гвозди… Проще говоря, всякий сор. Понимаешь, что это значит? Такое не выкопаешь в земле, они добывают это наверху. Если выход есть, то он там.

Ах, сука, кажется, она слишком устала даже для того, чтоб обрадоваться доброй новости.

— Вот, значит, как…

— Что, про плохую новость и не спросишь?

— Она очевиднее, чем свежая бородавка на твоем лбу, — некоторое удовлетворение Холере принес лишь испуг Ланцетты, мгновенно прикоснувшейся пальцами к лицу, — Добраться до него будет не проще, чем до главного бального зала во дворце Сатаны, так ведь?

Ланцетта неохотно кивнула, перестав ощупывать лоб.

— Я насчитала около семидесяти сфексов. Иногда чуток меньше, но редко. Или им не нужен сон или они сменяют друг друга. И у выхода их вьется больше всего. Чертовы пауки.

Подземные жители не имели ни членистых лапок, ни хелицел, но вспомнив тусклое мерцание полупрозрачного янтаря в их глазницах, Холера мысленно согласилась. Взгляд сухого привратника сразу показался ей каким-то странным, рассеянным и сосредоточенным одновременно. Каким не бывает у демонов и людей, но бывает у покрытых хитином обитателей подземных нор.

— Они в самом деле пауки?

— Сфексы-то? Хер их знает, — неохотно отозвалась Ланцетта, взъерошив свои грязные патлы, — Обычно я равнодушна ко всей мелкой живности кроме той, что ползает у меня в штанах.

Это было удачным моментом для шутки, но сейчас Холера была сосредоточена на другом.

— Но про сфексов ты знала. И про дома-ловушки.

— Знала только то, что болтают у нас в ковене.

Ланцетта достала нож из рукава дублета, но без всякой необходимости, просто проверила остроту лезвия на грязном ногте. Возможно, ее успокаивал этот процесс, как саму Холеру успокаивало вино с люцерной или хороший секс.

— Так они пауки?

— Не знаю. Говорят, они похожи на пауков. То есть, их настоящие тела. Но и наши их вполне устраивают. Они паразиты по своей природе. Насекомые-паразиты. Они пробираются в голову человека и устраивают себе там теплый домик. Наверно, с уютной спаленкой, с кроватью и балдахином, маленькой залой с камином и прочей дрянью. Только мозг они при этом съедают. Ни к чему захламлять новый дом старым барахлом, верно?

Холера изобразила рвотный позыв, который Ланцетта встретила понимающим кивком.

— Да. Полная срань. С другой стороны… Эти блядские домики, что растут у нас на плечах, сыграли с ними херовую шутку. Стали для них самих ловушкой.

— Ловушка для паразита?

— Так говорят. На самом деле сфексы и люди не так давно встретились друг с другом. До того они жили в черепах у коров. Слышала про коровий недуг? Это когда корова теряет аппетит и застывает на месте, глядя в одну точку. Сфекс в это время обедает ее мозгами, а потом откланивается, благодарит за трапезу и убирается восвояси через ухо, как через форточку. А вот с людьми… С людьми все вышло не так просто.

— А как? — жадно спросила Холера, — Как вышло?

— Поначалу они, наверно, были довольны. До черта хорошей сытной жратвы. И неважно, что эта жратва считает себя человеком, ходит, разговаривает, обсуждает цены на пшеницу… Но потом оказалось, что все не так просто.

— Что, наш мозг не похож на коровий?

Ланцетта хмыкнула, снимая лезвием тонкую стружку со своего ногтя.

— За твой я не поручилась бы. В общем-то да, оказалось, что мозги у нас устроены иначе. Более сочные, наверно. Набив брюхо, сфексы жирели настолько, что уже не могли выбраться наружу. Оказывались замурованы в своем миленьком маленьком домике до скончания жизни. Говорят, если проломить голову кому-то из этих ублюдков, наружу выберется большой мясистый серый паук, немного похожий на краба. И торопливо побежит прочь.

— Ну и дрянь!

— Паразиты сами себя заманили в ловушку. Перебрались на новое пастбище, не поняв угрозы. А когда поняли… уже было поздно. Многие из них умерли, так и не сумев выбраться из пустого черепа мертвеца. Но не самые хитрые. Самые хитрые попытались приспособиться.

Приспособиться. Какое гадкое слово, подумала Холера. Само холодное и слизкое, как паук в коконе из влажных мозговых оболочек. Однако любопытство оказалось сильнее страха. Далеко не в первый раз за все ее шестнадцать лет.

— Полулюди и полу насекомые?

Ланцетта послюнявила острие ножа, цыкнула зубом и спрятала клинок.

— Выходит, что так. Они пытались жить как их предки, насекомые, но быстро обнаружили, что их новые мясные тела плохо к этому приспособлены. Другое устройство и вообще… Сейчас у них переходный период или что-то вроде того. Они еще пытаются строить ульи и вести привычную им жизнь, но с каждым годом, говорят, все сильнее меняются. Начинают копировать нас, наш уклад, наши манеры, наши привычки. Ищут новое место в этом мире или что-то вроде того.

Холере почему-то стало жутко. Даже сильнее, чем в тот миг, когда она смотрела на людей-скелетов, облизывающих друг другу лица сухими серыми языками. Насекомые, запертые в человеческих телах, которые пытаются стать людьми. Умные, терпеливые, трудолюбивые насекомые, непрестанно совершенствующиеся и учащиеся во мраке вечной ночи.

Это было… Это было…

Сраная дрянь!

— Значит, когда-нибудь они выберутся на поверхность и будут жить вместе с нами? Заведут дома и вышитые салфетки, научаться пользоваться веерами и столовыми приборами, будут смотреть пьесы по окулусу и слушать миннезинг? Может, судачить о погоде, встретившись в лавке?