Генри Олди - Песни Петера Сьлядека

К этому времени я успел самым достойным образом овладеть двуручным биденхандером, получив звание «мастера длинного меча» и заработав право на двойное жалование, помимо капитанских льгот. Иногда в голову приходила мысль: а не наняться ли в драбанты-телохранители к какому-нибудь государю? В конце концов, если Монлюк из грязи поднял маршальский жезл, знаменитый капитан Поллэн начинал военную карьеру слугой, а сапожник Мартин Шварц из Нюрнберга, один из вождей наемников, был посвящен в рыцари, – отчего бы Людвигу Беренклау не поискать чести для себя? Подобные мысли лишь укрепляли меня в природной страсти властвовать и подавлять любой ценой. Добыча интересовала Медвежьего Когтя в определенной степени, не вызывая желания назвать отряд, подобно священнику-расстриге Арно де Серволю, «Обществом достижения прибыли». Насилие тешило в меру, не толкая брать штурмом женские монастыри и «исповедовать» монахинь под гогот солдатни. Но сладкое упоение зверя, подминающего не кроткую лань, а равного себе хищника…

Солдаты шептались, что Медвежий Коготь перещеголял самого Бешеного Изена в удачливости, и трижды – в жестокости.

Они были правы.

Чужую силу я принимал как вызов, немедленно откликаясь. А если вызов медлил, опасаясь моего свирепого нрава, я искал его повсюду.

Нам везло не только на поле боя. Фортуна сопутствовала отряду и в найме: удачные соглашения, легкие стычки, славная добыча. Все попытки государей обуздать вольницу наемников или ввести бурный разлив в ограниченное русло вызывали дружный хохот. Завися от нас, нуждаясь в нас, заискивая перед нами, герцоги и короли плодили указ за указом, столь же наивные, сколь тщетные. Иоганн-Фридрих, курфюрст Саксонский, повелевал, дабы в своей или нейтральной стране солдаты имели право угонять лошадей, но не прочий крупный скот, а также могли забирать у жителей съестное, но без взлома замков в шкафах и сундуках. Мы угоняли, что хотели, и брали со взломом. Георг-Вильгельм, курфюрст Бранденбургский, издал эдикт, где устанавливал размер обязательной милостыни, которую каждый крестьянин должен был подавать демобилизованному солдату. Мы плевать хотели на милостыню, даже обязательную для грязных крестьян, и продолжали воевать. Война текла в крови расплавленной сталью, война заковывала сердца в латы.

Я же вел свою собственную войну, находя сильных и утверждая их слабость.

Возможно, Господь тогда впервые усмехнулся в усы, как давным-давно усмехался мой папаша, старый алебардьер, прежде чем взять палку и начать дубить шкуру буйного сыночка.

Эрнст Витфель, внук деда Бартольда и мой земляк, встретился мне в Юнгеншвальде, пограничном городке Кюстринской марки. Он просил подаяние возле церкви Св. Фомы. Редкие гроши падали в берет несчастного, прославленный берет ландскнехта, некогда разноцветный, отделанный шнурками и бантами, а сейчас грязный и затасканный, как и его владелец. Эрнст униженно кланялся, благодаря. Я слышал от приятелей, что младший Витфель шесть лет тому назад умудрился вступить в «Марковы братья», цеховой союз бойцов, поставлявший фехтмейстеров для дворов князей и императоров. Привилегии «Marxbruder» подтверждала грамота Фридриха II, и попасть в число этих рубак могли единицы. Желающий обрести диплом и славу должен был осенью приехать во Франкфурт-на-Майне, где располагалась штаб-квартира «Marxbruder», и выдержать пять схваток с капитаном и четверкой мастеров союза. Оружие выбиралось «братьями»: дубина, кинжал, меч или двуручная сабля-корделач, излюбленный клинок этого братства. Земляк Эрнст, как рассказывали солдаты в харчевнях, выдержал испытание с честью. Но спустя три года переметнулся к конкурентам, в пражское «Братство Св. Вита», свое имя получившее в честь Витольда Бастарда, герцога Хенингского, к концу жизни постригшегося в монахи и канонизированного после смерти.

И вот сейчас могучий Эрнст Витфель клянчил милостыню у церковной ограды.

Обе руки его были сломаны. Ужасаясь, я втайне позавидовал мастерству неведомого бойца: сильные, умелые, беспощадные руки фехтмейстера висели сухими лозами винограда. Пожалуй, Эрнст сумел бы правой взять кружку пива, только неполную, иначе тяжесть бы подломила десницу, словно снеговая шапка – зимнюю ветвь ели. Левой же он мог лишь чуть-чуть шевелить в плече, кривясь от боли.

Я кинул ему гульден.

– Храни вас Господь, добрый господин…

– Здравствуй, Эрни.

Он поднял глаза. Затравленные, гноящиеся глаза собаки, покинутой хозяевами.

– Здравствуй, Людвиг, – равнодушно ответил он, как если бы вместе с руками потерял способность удивляться или радоваться. – Ты, я вижу, при деньгах. Положи свой гульден мне за пазуху. Если увидят другие нищие, отберут. Или мальчишки стащат из берета…

Я накормил его обедом в ближайшей харчевне. Ни о чем не спрашивая, ни к чему не понуждая. Ел он тоже по-собачьи, наклонясь лицом к миске, и лишь изредка помогая себе искалеченной правой рукой. Насытясь, Эрнст без особой благодарности уставился на меня. Складывалось впечатление, что он готовится к расчету за угощение, и ему очень не хочется этого делать.

– Тебе обязательно надо узнать? – спросил он.

Я кивнул.

– Аника-воин, – тихим, мертвым голосом Эрнст Витфель произнес незнакомое мне имя, больше похожее на дурацкую кличку. – Мы встретились с ним позапрошлым летом. На Кленечской ярмарке, близ Орзмунда.

В середине августа Кленеч посетили бойцы из «Братства Св. Луки», которые в отличие от более заносчивых коллег по цеху часто разъезжали с выступлениями. Их стиль боя был самым зрелищным, – хотя и не скажу, что самым смертоносным – включая жонглирование оружием и борьбу. Публика обычно ревела от восторга. Крики зевак, похвальба выступающих рождала в Эрнсте ледяное, бритвенно-острое раздражение. Наконец, не выдержав, он полез на помост. Первых юнцов, невесть какими играми заработавших диплом, бывший ландскнехт, а ныне фехтмейстер, жестоко избил шестом, один против четверки с кинжалами и мечами. Затем вынул из ножен двуручный корделач, с которым не расставался даже в борделях.

– В вашем братстве есть мужчины?! Я не имею в виду этих сопляков…

Вызов принял низкорослый «брат» постарше, вооруженный палашом и кулачным щитом-брокелем. Бой затянулся, но рано или поздно случилось неминуемое: ошибка «брата», взмах Витфеля, и огромное лезвие корделача перечеркивает соперника. Уходя от мертвеца прочь, Эрнст запомнил чей-то неприятный взгляд. Только взгляд, без лица, как если бы чужие глаза одиноко висели в воздухе.

Вечером, на окраине Кленеча, когда Эрнст возвращался из харчевни, направляясь к знакомой вдовушке, его встретил тот же взгляд. Сейчас глаза обрели хозяина, но спроси кто Эрнста Витфеля, фехтмейстера и задиру, как выглядел этот человек – Эрнст пожал бы плечами. Никакой, и звать никак.