Евгений Щепетнов - Диана. Найденыш

Одновременно со стрелой из темноты вылетел небольшой метательный топорик — очень хорошее средство, чтобы снимать часовых или обделывать темные дела в переулке. Человек, который хорошо владеет таким топором, с пятнадцати шагов легко попадает в затылок жертве, после чего у той не остается никаких шансов выжить. Ведь неважно, острием попал этот топорик, или обухом — результат практически будет одним и тем же.

Но он ошибся. Его наработанный годами тренировок бросок был рассчитан на взрослого человека, бить которого нужно только в голову. Голова Дианы находилась примерно вполовину ниже, чем у взрослого, а значит нужно было учесть это обстоятельство и взять на него поправку. Кроме того — ночь, а ночью расстояние определить с большой точностью не представляется возможным. Вероятно, последний фактор и стал решающим, он и спас лекарку и ее новообретенную дочь (стрела тоже не так просто ушла правее груди). Топорик чиркнул по голове Дианы, в мгновение ока лишив ее сознания, и улетел во тьму в сторону забора.

Время замерло. Не было боли, не было волнения. С того момента, с того мига как Диана повалилась наземь, время остановилось.

Первое, что сделала Уна — завела руку назад и выдернула точащую из спины стрелу. Стрела будет мешать двигаться, вызовет еще большее кровотечение, а значит — от нее надо избавиться.

Затем ее руки скользнули в рукава, где в специальных ножнах кармашках были пристроены узкие длинные ножи, практически стилеты. Кончики их заточены до игольной остроты, а лезвие на три сантиметра от кончика плоское и острое, как бритва. Такие узкие клинки хороши тем, что они легко пробивают даже толстую зимнюю одежду — овчину, свитера, и все, что под них пододето. Даже кольчуга, если она не очень высокого качество, рассчитана только на режущий и рубящий удар — не выдержит укола таким клинком, особенно если он нанесен сильной и твердой рукой. Главное, чтобы клинок, больше похожий на иглу, чем на нож, не сломался при таком с ним жестоком обращении.

Но клинки Уны не могли сломаться — что бы с ними не делали. Эти клинки стоили веса золота и были выкованы на далеком Юге мастерами, знающими толк в настоящей боевой стали. Они почти не гнулись и никогда не ломались. То ли магия, то ли настоящее умение кузнецов, но эти клинки стоили очень дорого. И Уна пронесла их через две страны, надеясь только на них, да на свое умение и чутье.

Выдернув ножи из ножен, она не стала тратить время на расстегивание полушубка — рванула так, что отлетели пуговицы и выскользнула из тяжелой овчины, оставшись в платье с разрезами по бокам, которое не помешает двигаться и танцевать с клинками.

Она не слышала, как визжал Нафаня, кусая за ляжки выбежавших из темноты разбойников, не слышала, как ревел, бросаясь на запертую дубовую дверь Кахир, пытаясь выбраться и помочь хозяйке. Не чувствовала боли и текущей по боку струйки крови. В мире не осталось ничего, кроме спокойствия, отрешенности, и шести черных фигур, которые шли, чтобы добить ее дочь и убить саму Уну. Ей было все равно — убьют ее, или нет, но дочку, о которой мечтала всю свою сознательную жизнь — Уна не отдаст никому.

Она сама бросилась на врагов, один из которых уже поднял над головой блестящую полосу кривого меча, и прежде чем меч успел опуститься — вонзила в грудь меченосцу правый клинок. Быстро, как наносит удар шершень, безжалостно, как это делает лесная гадюка. Ударила, и отпрянула, пропуская мимо уха шипастую гирьку, цепочкой прикрепленную к надежной рукояти, которую держал второй нападавший.

Этого она встретила ударом левой руки — снизу вверх, в печень, и следующим ударом — сбоку в шею правой рукой. Быстро, практически слитным движением — бах-бах! И труп. Он еще стоит на ногах, он даже не почувствовал ударов — только будто ужалила пчела, но через секунду — в глазах помутится и он упадет на колени, а затем — лицом в пахнущий кошатиной утоптанный снег.

Четверо оставшихся в живых были опытными, крепкими бойцами, и если бы не Нафаня, который время от времени вцеплялся им в ноги и потом умудрялся отскочить назад невредимым — Уне пришлось бы совсем уже туго. Хотя и сейчас — она с трудом уворачивалась от почти невидимых в сумраке клинковых ударов (хорошо хоть тучи разошлись и вышла луна), а ее выпады не находили своей желанной цели — враги старались не приближаться, используя преимущество в длине своих сабельных клинков. И Уна с каждой секундой все яснее понимала — она проиграла. Их слишком много и они слишком опытные бойцы. Первых двух она свалила из-за эффекта неожиданности, когда разбойники, не ожидавшие такой прыти от простой лекарки сблизились с ней на опасное для них расстояние. Но теперь, когда они оценили ее в полную меру, шансов Уны не осталось совсем. И самое отвратительное, что она не могла использовать Голос — для этого нужно подготовиться, иметь хотя бы секунды три времени, а еще — не задыхаться, хрипя, натужно всасывая глоткой ставший обжигающим зимний ночной воздух.

Ей повезло еще раз, когда один из нападавших поскользнулся на лужице крови, щедро разлитой под ногами и потерял равновесие — тогда Уна прыгнула и чиркнула ему ножом по бедру, рассекая его едва ли не до самой кости. Разбойник выругался, но на способности вертеть то ли саблей, то ли кривым мечом это обстоятельство никак и ничем не сказалось.

Но Уна делала свое дело. Пусть она и не могла их победить, имея в руках всего лишь два ножа, плевое оружие против мечников, но Уна уводила разбойников от Дианы, лежащей на снегу, рассчитывая, что та все-таки очнется и убежит. Или пустит в ход свой Голос и разнесет гадов в клочья — и наплевать, что о способностях Дианы сегодня узнают все, кому не лень. Кстати сказать — возможно, что и так уже многие догадались после того, как Диана завизжала у шатра, спасая своего драгоценного Нафаньку.

— Девчонку добей! И этого проклятого кота! — приказал один из разбойников, видимо старший в этой группе, похоже что догадавшись, что именно сейчас происходит. Время работало против них. Услышав вопли кота, сюда могли вернуться охранники, и тогда никакие сабли и мечи этих негодяев не спасут. Дубинки против мечей — совсем даже не слабое оружие, если они находятся в руках, которые ломают подкову и свивают в узел здоровенные гвозди.

И тогда Уна бросилась вперед — больше ей ничего делать не оставалось. В голове лишь мелькнуло: «Дочка, дочка! Как мало мы…»

Мало ей было отпущено счастья с дочкой, очень мало! Вот что она имела в виду, вот что не успела додумать. Одна только мысль теперь осталась, одно желание — добежать и вонзить клинки в первого, кто попадется ей на дороге. И будь что будет!

Когда фигуры вдруг исчезли, будто растворились во тьме — Уна вначале ничего не поняла. Стояла, оглядываясь вокруг, и не видела ни одной цели. Потом услышала рев из двух звериных глоток — один утробный, захлебывающийся — был ей знаком. Кахир рвал зубами уже недвижный труп разбойника, мотая его как тряпичную куклу. А еще — ревел то ли зверь, то ли человек, и что-то противно хрустело и чмокало, разбрасывая вокруг неприятные теплые брызги.