Аликс Хэрроу - Десять тысяч дверей [litres]

Я моргнула и уставилась на него. Так вот, значит, что за подарок? Может, я должна была обрадоваться. Может, мистер Локк знал, что в детстве я мечтала вступить в его дурацкое Общество и носиться по всему свету в поисках приключений и редких артефактов особой ценности. Интересно, хотел ли мой отец стать членом Общества?

Горький привкус вернулся, а с ним появилось еще какое-то чувство. Оно жгло язык, как тлеющий уголек. Я заставила себя проглотить его.

– Спасибо, сэр.

Мистер Локк дважды похлопал меня ладонью по плечу в качестве поздравления и пустился в очередную речь о том, что мне предстоит официальная процедура вступления в Общество, что есть особые ритуалы, что нужно будет принести присягу в присутствии Основателя (как раздулась от гордости эта заглавная «О»!), но я уже не слушала. Жгучее чувство во рту все усиливалось, щипало язык, и моя невидимая вуаль осыпалась вокруг пеплом и золой. Со всех сторон меня обдавало пульсирующим жаром.

– Спасибо, – перебила я его ровным невыразительным голосом, в изумлении слушая себя словно со стороны. – Но, боюсь, я вынуждена отклонить приглашение.

Тишина.

«Будь хорошей девочкой, знай свое место», – шипел у меня в голове голос, у которого были серебряные глаза, но алкоголь в крови заглушал его.

– Да с чего бы мне вступать в ваше Общество? Кучка капризных старых аристократов, которые платят более смелым и достойным людям, чтобы те мотались по всему свету и крали для вас разные вещицы. А если один из них исчезнет, вы даже не попытаетесь сделать вид, что скорбите о нем. Вы спокойно живете дальше… Как будто ничего… Как будто он ничего не значил… – Я осеклась, тяжело дыша.

Ты не замечаешь, как много звуков издает сам дом – тиканье напольных часов, вздохи летнего ветерка, который касается окон, скрип половиц под сотнями пар дорогой обуви, – пока однажды комната не погрузится в молчание, потому что ты шокировала всех своими словами. Я сжала ошейник Бада, как будто это его нужно было усмирить.

Рука мистера Локка стиснула мое плечо, а его великодушная улыбка стала вымученной и болезненной.

– Извинись, – выдохнул он.

Я сцепила зубы. Маленькая частичка меня – хорошая девочка мистера Локка – та, что никогда не жаловалась, знала свое место и улыбалась, улыбалась, улыбалась, – хотела кинуться ему в ноги и умолять о прощении. Но вся остальная предпочла бы умереть, но не извиниться.

Локк встретился со мной взглядом. Холодные стальные глаза прижались к моему лицу, как замерзшие руки…

– Извините, – выплюнула я. Один из членов Общества издал презрительный смешок.

Мистер Локк с трудом разжал зубы.

– Январри. Археологическое общество – это очень старое, могущественное и престижное…

– О да, очень престижное, – огрызнулась я. – Слишком престижное для того, чтобы принять людей вроде моего отца, сколько бы хлама он вам ни притащил, сколько бы денег вы ни заработали, распродавая все это на тайных аукционах. Значит, моя кожа достаточно светлая, чтобы меня приняли? Где-нибудь есть таблица, чтобы свериться? – Я оскалилась. – Может, когда я умру, кто-нибудь из вас заберет мой череп в свою коллекцию в качестве отсутствующего звена.

На этот раз тишина была абсолютной. Оскорбленно молчали даже напольные часы.

– Похоже, вы вырастили маленькую бунтарку, Корнелиус. – Это был мистер Хавермайер. Он смотрел на меня со злобной улыбкой и крутил незажженную сигару пальцами в перчатке. – Мы ведь вас предупреждали.

Я услышала, как мистер Локк вдохнул – я не знала, планирует ли он защищать меня или ругать, но мне было уже все равно. Мне надоело это, надоели они все, надоело быть хорошей девочкой, знать свое место и благодарить их за каждую кроху, которую мне бросали.

Я встала, чувствуя, как в голове тошнотворно искрится шампанское.

– Спасибо вам, господа, за подарок ко дню рождения. – С этими словами я развернулась и вышла через двери из темного мореного дерева. Бад последовал за мной.

Толпа успела стать еще более взмокшей, шумной и пьяной. Я словно застряла в картине Тулуз-Лотрека: зеленоватые лица с жуткими выражениями кружили возле меня. Мне хотелось, чтобы Бад накинулся на них во всем великолепии своих острых зубов и бронзовой шерсти. Мне хотелось кричать, пока не охрипну.

Мне хотелось нарисовать в воздухе дверь, которая ведет куда-нибудь в другое место, и пройти через нее.

Серебряный поднос вновь материализовался рядом со мной. Теплый шепот коснулся моей шеи.

– На улице, у западного крыла. Через пять минут.

Поднос исчез. Я проводила взглядом Сэмюэля, который снова растворился в галдящей толпе.

Когда мы с Бадом выскользнули через дверь западного крыла, словно беглецы, покидающие адский бал безумных эльфов, Сэмюэль ждал нас в одиночестве. Он стоял, прислонившись к кирпичной кладке особняка, еще не растерявшей летнее тепло, и спрятав руки в карманы. Его аккуратный костюм официанта выглядел так, будто в нем совершили побег из-под стражи: галстук ослаблен и помят, пуговицы на рукавах расстегнуты, сюртук куда-то пропал.

– О. Я сомневался, что ты придешь. – Его улыбка наконец осветила все лицо, а не только глаза.

– Да.

На улице молчать было как-то проще. Я слушала фырканье Бада, который вынюхивал какого-то невезучего зверька под живой изгородью; потом Сэмюэль чиркнул спичкой и раскурил грубо скрученную сигарету. Огоньки-близнецы вспыхнули у него в глазах.

Он втянул воздух и выдохнул жемчужное облако.

– Послушай, я… Мы слышали, что случилось. С мистером Сколлером. Мне так…

Сейчас Сэмюэль скажет, как ему жаль, как все это трагично и внезапно и так далее, и я вдруг осознала с пугающей ясностью, что не вынесу этого. Безумная ярость, с которой я сбежала с заседания Общества, остыла и скисла, и я осталась совсем одна.

Я резко перебила его, махнув рукой в сторону Бада:

– Почему ты мне его подарил? Ты так и не объяснил. – Мой голос прозвучал слишком громко и фальшиво, как у плохой актрисы в провинциальном театре.

Сэмюэль вскинул брови, посмотрел на Бада, который жевал что-то размером с мышь, и пожал одним плечом.

– Потому что тебе было одиноко. – Он затушил сигарету о ближайший кирпич и добавил: – И еще мне не нравится, когда кто-то остается один против всех. Мистер Локк, эта старая немка, ух. Тебе нужен был кто-то, кто будет на твоей стороне… Прямо как Маленький Джон для Робина Гуда, а?

Его глаза сверкнули. Я вечно отдавала ему роль Маленького Джона, когда мы играли в Шервудский лес, но при необходимости заставляла его изображать Алана-э-Дейла или брата Тука. Сэмюэль указал на Бада, который издавал неприятные звуки, пытаясь отрыгнуть застрявшие в горле мышиные косточки.

– Этот пес – уж он-то точно на твоей стороне.