Андрей Дашков - Страна слепых, или Увидеть свет

Зеркала повсюду — на потолке, на стенах, на полу. Даже окно заставлено зеркальным стеклом. Это похоже на маниакальную попытку удержать внутри убегающий свет. Зеркала охраняют нас, спрятавшихся от всего мира. Может, это и есть настоящий остров, попасть на который я стремился так долго и упорно? Не кусок суши, окруженный водой, а жизнь в изоляции от вездесущего зла, надежно защищенная, согретая взаимной заботой и любовью? Нет ответа. Зеркала ждут — немые свидетели, погруженные в темноту.

Эта женщина рядом… Обволакивает меня, прорастает во мне, дышит моими легкими. Я готов отдать ей что угодно. И отдаю. В нее перетекает мой свет.

Сдуваюсь, как воздушный шарик. Теряю жизненную силу. Под конец я вижу только две тени на простынях — неразделимые, неподвижные, обретающие последнее убежище в зеркальной ловушке, настолько опустошенные и обессилевшие от любовных грез, что даже сон больше не навевает видений…

Кто-то трясет меня за плечо. Я просыпаюсь, и, по-моему, это происходит, как всегда, быстро, однако кому-то кажется иначе. Холодная вода выплескивается мне в лицо. Окончательно продираю глаза.

Из щели между приоткрытой дверью и стеной падает клин света. Вижу Санту, стоящего надо мной с пустым стаканом в руке. Узнаю его мгновенно, хотя не сказал бы, что он выглядит как обычно. Санта без оружия, голый и чистый, словно обмытый по старому обычаю покойник. Тут до меня доходит, что сейчас и я выгляжу примерно так же.

— Иди отсюда, парень, — говорит он шепотом. — Только тихо.

О черт. Кажется, никогда не спал так хорошо. И никогда так сильно не жалел о том, что проснулся. Но, раз Санта говорит «иди отсюда», я подчиняюсь без лишних вопросов. Ему я доверяю абсолютно. Не скажу «слепо» — плохая примета.

Встаю, стараясь двигаться плавно и не разбудить лежащую рядом. Женщина спит на спине; одна рука на груди, другой она только что обнимала меня за шею. Я не слышу ее дыхания. Всматриваюсь в ее лицо — и сжимаюсь, охваченный холодным липким страхом.

— Быстрее. Пошел! — шепчет Санта и выталкивает меня из спальни. За дверью в коридоре сложено мое барахло. Сапоги, ножи, ствол. Все в целости и сохранности. Одежда грязная и почему-то влажная. Из гостиной доносится тихая музыка. Женщина заворочалась в постели и что-то пробормотала сквозь сон.

— Я здесь, милая, я здесь, — успокаивает ее Санта и устраивается рядом с ней на кровати, бесшумно принимающей его тушу. Нелепость этой подмены меня нисколько не смущает.

Одеваюсь, как человек, которому грозит нешуточная опасность, то есть быстрее не бывает. Иду коридором на звук музыки. По пути машинально отмечаю, что добавился один поворот, но это мелочь по сравнению с другим искажением, преследующим меня. В гостиной вроде бы ничего не изменилось, разве что остро ощущается нехватка гостеприимной хозяйки. Прохожу мимо радиоприемника, борясь с искушением покрутить ручку настройки. А еще — погасить свет.

Конечно, ничего не трогаю. Кроме двери, по-прежнему не запертой. Добро пожаловать, бродяги, в мотель «Дрозды» на Черной Миле! Будьте как дома. И оставайтесь навсегда…

Выхожу на веранду. Спускаюсь по ступенькам. Ступаю по земле, которая норовит уплыть из-под ног. Ночное небо впивается в меня тысячами звезд. Впечатление такое, будто двигаюсь, подвешенный на тысячах тончайших невидимых нитей. И потому не пригибаю травы.

Заглядываю в машину. За стеклом — обращенное ко мне лицо мальчишки. Он держит в руке пистолет, снятый с предохранителя. Вот это одобряю. Нельзя терять бдительность. Зеркальное пятно на его «очках», кажется, немного увеличилось в размерах. Но я не вижу в нем своего отражения. Может, это и к лучшему — держаться подальше от Зеркала.

На лужайке между дорогой и стоянкой лежит человек. Надеюсь, спящий, а не мертвый. Очень надеюсь.

Направляюсь к нему. Он-то мне и нужен.

Я уже знаю, кто это. Подхожу, наклоняюсь.

Да, ну и местечко я выбрал. Улегся на голой земле. Сплю. Голова запрокинута, глаза открыты. Небосвод провернулся, и Глазницы Бога значительно сместились к западу.

Не важно. Мне остается разбудить себя. Мой сон очень крепок. Несколько пощечин не приводят к желаемому результату. Приходится ткнуть ножом в руку. Кровь и боль. Наконец что-то настоящее. Только боль не обманывает. Так устроен проклятый мир.

Я просыпаюсь.

От земли тянет холодом. Отчаянная ломота в костях, тело налито свинцом, спина будто расцарапана ногтями. Должно быть, сказывается падение навзничь. Волосы намокли от росы. С трудом поворачиваю шею.

Местность погружена в предрассветный туман. Нигде не видно ни единого проблеска электрического света, и это обнадеживает. Может, и на сей раз удастся ускользнуть.

Встаю, скрипя суставами, словно пытаюсь запустить ржавый механизм. Похоже, у меня подскочила температура. Прикидываю, от чего обиднее загнуться, не доехав несколько десятков километров до берега, — от воспаления легких, от случайной пули крота или от какой-нибудь пакости, навевающей дурман вроде заботы и любви? По-моему, для мертвеца разница нулевая, но подыхать по собственной глупости все-таки не хотелось бы.

Смотрю на Тот Самый Коттедж. Он темен, окутан туманом и тишиной. Магический ящик, мать его так. С музыкой, запертым светом и тайнами. Притягивает взгляд. Меня и самого тянет туда — хотя бы одним глазком посмотреть, что внутри на самом деле, — но я еще не совсем выжил из ума.

Плетусь в кусты и присаживаюсь по нужде. Небо серебрится на востоке. Час затишья, промежуток ночи и дня. Время подсчитать убытки, и, если что-то от меня осталось, двигаться дальше. Чувствую себя паршиво. Может, дело в болезни, а может, в чем-то еще. В любом случае нужно спешить. От просроченных лекарств никакого проку, и вряд ли стоит рассчитывать на то, что на Черной Миле сыщется толковый знахарь.

Машина белым горбатым призраком поблескивает во мраке. Мне отчего-то вспоминается книжка про Белого Кита. Странная книжка. Из тех, что будоражат и ничего не проясняют. В ней шла речь о капитане, чья паранойя довела всю команду китобойца до гибели. А одной из первых жертв стал мальчишка-недоумок. Мне проще — мои демоны всегда со мной, за ними не приходится гоняться по всему свету. И к тому же парень на заднем сиденье — кто угодно, только не недоумок.

Открываю дверцу. Мой пассажир не спит. И по-прежнему держит пистолет наготове. Похоже, у него была трудная ночь. А кому легко? «Ну, ты хотя бы позабавился…» — упрекает Святоша-аллилуйщик таким тоном, словно он при этом отсутствовал и теперь слегка завидует — по-доброму, по-монашески. Хотя, может, и отсутствовал, хрен его знает. Я еще не все понял насчет своей разноголосой компашки.

— Все в порядке, — говорю я и показываю на кусты. — Тебе нужно?