Саша Зайцева - Госпожа Марика в бегах [СИ]

«Третьего дня второй декады месяца Мок неизвестный злодей на рынке в Колейном квартале тайно похитил у жены каретника Лурье зачарованные серьги, которые находились у потерпевшей в ушах, при этом бил по лицу зонтом. На лице имеются три зеленоватых кровоподтека числом пять».

Свидетели утверждали, что неопознанный злодей сел тем же вечером в почтовую карету до Арса, а значит, укатил в другую провинцию… Понятно, что этого гастролера найти будет сложно, но следственные действия на этом закончились! Далее началось перекидывание мяча между полицейскими отделениями двух округов.

«Вечор на Латный день жена приказчика Флабо, воротившись от портнихи, не достучалась до мужа, дверь была заперта на замок. Соседи выломали дверь и в спальне на гвозде, вбитом около двери на проволоке, в несколько рядов висел ее благоверный. Фигурант Плико, подмастерье сапожника с улицы Альтувр, заявил, что аккурат в это время видел, как шел ему навстречу умерший Флабо собственной персоны».

Или вот:

«На станции обнаружен труп неизвестного. Внешних следов насилия нет, за исключением квитанции об оплате проезда из Ларны в Демей и трех ярморочных купонов. Магический фон неровный. Труп был найден возле железнодорожной колеи, из чего следует, что он, наверно, бросился под поезд…»

Разобрать эту чертовщину на трезвую голову не представлялось никакой возможности. Капитан в который раз потянулся в нагрудный карман за табачным кисетом, и в который раз крепко выругался, не найдя. Спуститься что ли к караульным на проходной? Нет, что за слабость натуры?!

Три круга вокруг стола аллюром, стакан холодной воды (ну где же ты, старина Зельц), легкая гимнастика для затекших членов и на следующий заход. Обратно к «ударам ребром по шее» и «побоям в голову на почве быта».

Улицы Демея.

Шум нарастал, улица, по которой мы двигались, становилась оживленнее, и люди будто бы подгоняемые звуками двигались все быстрее. Возок вынырнул из тени переулка на открытый пятачок, залитый слепящим солнечным светом — я поначалу зажмурилась, но прикрыв ладонью глаза, смогла осмотреться.

Семь лет назад, когда случай или праздное любопытство забрасывали меня в провинциальный городок, я снисходительно улыбалась местным жителям с высоты своих девятнадцати с половиной лет жизни в столице. Была тогда во мне этакая уверенность или даже самоуверенность девочки, у которой все хорошо, и я позволяла себе глупые, некрасивые жесты: покровительственное отношение к подругам из глубинки, невежливое удивление «у вас такое носят?» или «это что, огорооод?»… Одним словом — сноб, неприятная высокомерная девица.

А сейчас я была на краю рыночной площади, куда довез меня мой попутчик, и хлопала глазами от растерянности. Повсюду сновали люди с лотками и корзинами; телеги, скрипя колесами, везли дрова, бочки, ящики; десятки чумазых детей галдели, продавая кто цветы, кто газеты, кто пирожки. Громогласные продавцы всего на свете нахваливали свой товар, хлопали двери лавок, тесно жавшихся друг к другу по периметру всего форума. По веселой толпе перед иными заведениями можно было определить кабак, рядом с которым в надежде на бесплатную выпивку толклись нищие пьянчужки. Серые одежды храмовников, спешащих через площадь в свой удел, смешивались с яркими мундирами городской стражи, светлыми пятнами чепцов прачек, взваливших тяжелые полные мокрого белья корзины на спину. Тут и там среди темной одеждой рабочего люда мелькали пестрые юбки кочевых южан. Скорняки с палками через плечо, увешанными кроличьими шкурками, крикливые продавцы уличной снеди, проститутки, выпроваживающие клиентов после веселенькой ночи, свесившиеся в распахнутое окно дома терпимости. Гвалт и мельтешение человеческой массы загипнотизировали меня, привыкшую к размеренной сонной жизни Чимена, где даже на рынке в праздничный день хозяйки чинно и степенно выхаживали между рядов, а торговки лениво лузгали семечки, в ожидании своих постоянных клиенток — куда они, родные, денутся?

Не раз бывавший в Демее Бертран выглядел не в пример спокойнее. Мы распрощались здесь, перед площадью, дальше путь его лежал в сторону складов на южной окраине города, а мой… Что ж, я у цели! Еще раз в нерешительности оглядываюсь. Первое что бросалось в глаза — это люди. Я уже не помнила, когда мне доводилось видеть столько людей! Тихая Пинья на сто дворов, погруженный в дрему Чимен на семь-восемь тысяч жителей, полувымершие деревни по заброшенному тупиковому тракту… Демей казался огромным, оглушающим, ревущим. Боги, что же творится в столице?! С непривычки весь этот кавардак подавлял, хотя казалось бы — вот она, моя некогда привычная среда. Но в реальности «ритм большого города» выбил меня из колеи не дав ступить на мостовую. Я просто-напросто испугалась.

Попятившись обратно в тень переулка, получила несколько тычков да чуть не упала: вокруг спешили люди, а я статуей встала на их пути, так что пришлось меня неласково отодвинуть. Прижав к груди мешок с пожитками, стояла и глядела на все это сумасшествие. Куда я приехала? Кому я тут нужна? Неужели не было другого выхода? Может еще можно вернуться и попробовать все объяснить старосте, айну Бошану? Паника нарастала.

— Что стоишь столбом, клуша деревенская? — на меня снова налетели.

— Ослеп? Смотри куда прешь! — зашипела я на отдавившего мне ноги мужика, но тот, ворча ругательства себе под нос, уже шел дальше по улице.

Короткая вспышка гнева немного растормошила меня. Вылезать из своей раковины все равно придется, и дороги назад нет, что бы я себе ни придумывала. Увидеть еще раз безумные глаза фанатика, неуправляемую толпу, для которой ты — забава, нет уж, увольте. И потом, это же моя стихия, город — только набрать в легкие побольше воздуха и нырнуть!

Потолкалась немного по рядам и мною овладела паника — цены на продукты были гораздо выше, чем в нашей глуши! Два фалькона за уголь и дрова для камина на неделю, три дайма за свежий хлеб, два за вчерашний, десяток яиц за баснословные семь даймов! Масло, картошка и сыр — целый фалькон в неделю, а про бекон вообще молчу. Мои высоко поднятые брови немало позабавили местных кумушек:

— Ты откуда приехала такая? Из Тослы или еще дальше? — громкий смех привлек внимание прочих покупательниц. Маленькая деревенька Тосла на границе стала именем нарицательным, это было единственное поселение на многие мили вокруг и последний приют перед перевалом через горы.

— По говору — южанка, а по лицу не пойму, с озер что ли?

— К сыну, небось, приехала? А что ж без гостинцев хуторских? — меня оглядели с ног до головы. Это было уже чересчур.

Сделав каменное лицо, отхожу в сторону. Обычно я позволяла себе потратить на ярмарке полдайма на пряник или столько же на булавки, мотовство чистой воды, как мне тогда казалось. На фоне цены в три дайма за дюжину яиц. А все эти блуждания вдоль сытных рядов наводили на мысли о еде — в животе громко заурчало.