Матьё Габори - Сумеречные королевства

На мгновение взгляд Сарна затуманился.

— Я опасаюсь худшего, и потому вынужден тебя покинуть. Отныне ты безраздельный владелец Танцора. Мне крайне жаль, что приходится уезжать. Мы так мало успели, за эти два месяца ты лишь прикоснулся к магии. Но Затмение отдало приказ, и я вынужден подчинится. Королевство меняется. Жанренийцы и кехиты подтянули свои войска к границам и постоянно провоцируют наших солдат. Я даже представить себе не могу, что происходит и какую роль во всем этом играет Магическая криптограмма. Вполне вероятно, что я вернусь уже через пару недель. Тогда я буду просить, чтобы тебя приняли в Орден Затмения. И ты, как и я, удостоишься чести носить камень.

Сарн приподнял рукав, демонстрируя вживленный в плоть выпуклый камень глубокого синего цвета. Удивительная драгоценность с бесчисленным множеством граней тускло поблескивала.

Сарн вернул рукав на место и сказал:

— Я должен ехать. Пользуйся тем, чему я тебя научил крайне осмотрительно. Не воображай, что ты стал искушенным магом. Прежде всего, по-прежнему пытайся лучше понять своего Танцора.

Я покосился на Тень, покоящуюся в ножнах. Наша совместная жизнь не обещала быть легкой…

Уже у дверей Сарн взял меня за руку и вымученно улыбнулся:

— Хочется верить, что мы еще увидимся.

Он не дал мне ответить и исчез на лестнице. У меня за спиной раздался тихий надтреснутый голосок:

— Кто это был?

— Маг Сарн, моя фея. Он уезжает.

— А магия?

— Я буду постигать ее в одиночестве.

— Это опасно…

Амертина приподнялась на кровати и строго посмотрела на меня.

— Нет, — возразил я, — я уже достаточно много знаю, чтобы двигаться дальше, не подвергая себя опасности. Не волнуйся. Сарн сумел донести до меня самое важное: магия — результат чувств, какими бы они ни были.

— И что же ты намерен делать?

— Мы совершенно не ограничены в средствах, моя фея. Работать мне не надо, а потому я собираюсь вновь открыть для себя Лоргол. Завтра же я пройдусь по Нижним кварталам. Самое время навестить «дно» этого города. Я слишком долго оставался в тени. А теперь, спи, дорогая моя.

Прежде чем закрыть маленькие глазки, фея одарила меня нежной улыбкой. А я еще долго сидел у огня, вслушиваясь в шорохи спящего города. Порой я дремал, и в грезах мне являлась Тень, Танцор и Аккорды. Эти три слова представлялись мне олицетворением всех граней магии, сверхъестественным кипящим водоворотом. Я чувствовал себя ребенком, которому вручили чудесные игрушки, но который толком не понимал, как ими пользоваться, и потому страшно боялся сломать дары. В моей груди рождались совершенно новые чувства, и они являлись следствием того ослепляющего безумия, что охватило меня еще в Школе Ловцов Света. Выхолощенная лорголийским прошлым, моя душа распахнулась навстречу Цинизму, и я искренне радовался забытым ощущениям. Ловцы Света с их извращенным сознанием пробудили пороки, дремавшие во мне, выпустили наружу ту черную сущность, что всегда жила где-то под сердцем, ту, которую не смогло убить Наставничество. Я забыл лицо мэтра Гийома. Приехав в Лоргол, я вспоминал Заповеди Странников, как детскую считалку, туманную легенду…

В тот вечер я осознал, что готов окунуться душой и телом в грязь этого старого города. Амертина в шутку сравнивала меня с адской бабочкой, но ее сравнение пришлось мне по вкусу. Гусеница Наставничества, я отказался от Заповедей, сбросил их, как сбрасывает ненужный кокон куколка. И вот за моей спиной расправились черные крылья, крылья прошлого, превращающие меня в адскую бабочку, готовую к полету.

— И я полечу, моя фея, — прошептал я, прежде чем окончательно уснуть.

Когда-то давным-давно Лоргол возвели на холме, вершину которого украсили множеством башен самых различных форм и размеров. С течением лет отдельно стоящие здания превратились в единый архитектурный ансамбль с тенистыми внутренними двориками, узкими лестницами и покатыми лестничными площадками. Лорголийцы любили пересказывать предания, согласно которым все эти башни якобы высекли из одной скалы — ведь они стали естественным продолжением холма. Жители Лоргола окрестили район Кварталом Тысячи Башен.

Посещать этот квартал рекомендовалось с осторожностью. Тот, кто не знал всех его тайн, мог легко потеряться в хаотичном нагромождении зданий и навсегда исчезнуть в одном из его каменных мешков. И хотя я неплохо изучил эту местность, наведываясь сначала в башню Лерсшвена, а затем — Сарна, всегда предпочитал Нижние кварталы.

Само название указывало на то, что эти кварталы раскинулись у подножия холма, опоясывая его ожерельем вонючих улочек, славящихся крайне дурной репутацией. Между этими двумя районами находилась центральная часть города — средоточие тихих благополучных улиц и площадей, на которых проживали зажиточные горожане.

В Нижних кварталах правил порок. Самой худшей их частью по праву считался порт, куда заходили бесчисленные суда, чтобы выплеснуть на берег очередную партию разудалых моряков, мелких торговцев, мрачных россказней и беспощадных болезней. Улица Терпкая граничила с портом. Сидя на чердаке, время от времени мы могли слышать ужасающие хрипы и стоны, заставляющие Амертину трястись от страха.

Я знал Нижние кварталы, как свои пять пальцев, ведь именно сюда меня, еще совсем ребенка, привозил отец. По ночам благородный барон, сменив рыцарские доспехи на кожаную куртку, превращался в настоящего убийцу. Мои товарищи и я следовали его примеру и, подчиняясь приказу родителя, словно грифы, кружили по портовым улицам. Так мы закаляли наши души…

Организуя кровавую охоту, отец преследовал определенные цели. Пока мальчишки нашего возраста оттачивали мастерство благородного боя, потрясая деревянными копьями на рыцарских турнирах, мы посещали Нижние кварталы, вооружившись лишь короткими кинжалами. Зато мы знали, что значит «стоять насмерть», сражаться за свою жизнь. Утверждая, что он действует ради спокойствия четных граждан, отец натравливал нас на отпетых подонков, уча убивать, не испытывая ни жалости, ни угрызений совести. И он получил то, что хотел: молодых людей, неотягощенных высокой нравственностью. Барон де Рошронд ненавидел любые парады или тщательно срежиссированные постановки. И вот сегодня я стал его полной противоположностью: немного затменником, немного аккордником, а это значило, что моей жизнью управляли лицемерие и искусство иллюзии.

С первых шагов я понял, что в Нижних кварталах ничего не изменилось. Все те же темные улочки, на которых мы подкарауливали свои жертвы, площади, на которых мы собирались, высоко подняв факелы над головой, прежде чем снова раствориться в ночи. Обычные декорации, и это несмотря на нищету, которая сегодня особенно бросалась в глаза: мостовые кишели отощавшими попрошайками, которые провожали меня равнодушными взглядами давно погасших глаз. Зима была в самом разгаре, но даже снег не мог приукрасить окружающий пейзаж. Иногда снегопад усиливался, и тогда крупные хлопья укутывали белым саваном валяющиеся на земле трупы.