Татьяна Коростышевская - Кисейная барышня

Охлажденный крем скользнул по небу, я отложила пирожное, отпила кофе, горький, пряно-горячий, его вкус идеально дополнил сладость эклера. Я даже зажмурилась от удовольствия, а открыв глаза, заметила, что Зорин внимательно на меня смотрит. Натали отвлеклась на беседу с Спиваковым, чем чародей не преминул воспользоваться.

— Отпусти, — попросила я одними губами.

Он покачал головой.

Я приподняла брови: «Зачем?»

Иван сжал мою руку.

— Эх, молодость, — пробормотала Шароклякина, но, когда я встревоженно к ней обернулась, матрона сосредоточенно подливала в свой кофе сливки.

Обед закончился. Сиваковы попрощались, Лариса Павловна потребовала у официантов еще один кофейник. Лулу просеменила к выходу из залы и переминалась на пороге, поджидая Натали.

— Мне вдруг десерту захотелось, — громко сообщил Зорин. — Вот до сего момента не хотелось, а сейчас неудержимый голод ощущаю.

— Позвольте. — Я безуспешно дернула рукою.

— И вы, Серафима Карповна? — балагурил чародей. — Ах, ну разумеется, раз ваша дуэнья решила задержаться, то и ваше место подле нее. Что ж, Наталья Наумовна, не смею вас…

Он лишь на вершок приподнялся и ухватил левой рукой пирожное.

На кузину было страшно смотреть, она так сжала губы, что рот стал почти неразличим на ее бледном лице.

— Хорошего дня, — наконец выдавила она вежливо-равнодушно. — Госпожа Шароклякина, Иван Иванович.

Лулу в дверях подхватила хозяйку под руку.

— Экие страсти. — Шароклякина опрокинула в себя кофе с гусарской лихостью. — Пойду я, после обеда вздремнуть не мешало бы.

Я попыталась встать.

— Спасибо, Лариса Павловна.

— Сиди, чадушко, — велела матрона, передразнив Маняшины интонации. — На двор без меня ни ногой. Часа через два, либо два с четвертью, либо… В общем, променад совершать будем. Понял, Иван Иванович?

— Спасибо, Лариса Павловна, — серьезно ответил чародей.

Шароклякина пошла из залы, переваливаясь из стороны в сторону.

— Отпусти! — наконец можно было говорить громко и даже вытащить руку из-под стола.

— Не могу. — Зорин проглотил последний кусочек пирожного. — Я колдую.

— Привораживаешь? — Мне показалось, что официанты, суетящиеся у дальних столов, удивленно на нас поглядывают, поэтому я опять спрятала руки под скатерть.

— Поверь, если бы я тебя привораживал, ты бы… — Он замолчал, видно воображая, что именно я бы делала, но фразы не закончил. — Что-то здесь лишних глаз и ушей в переизбытке. Может, в другом месте побеседуем?

— В каком еще месте? Мне без Шароклякиной из отеля теперь не выйти.

Зорин подумал, затем спросил:

— К тебе или ко мне?

— Что?

— Можем поговорить в моем номере или в твоих апартаментах.

— У меня Маняша болеет.

— Врешь. — Он покачал головой. — Ежу понятно, что никакой Маняши с тобой нет часов десять, а то и дюжину. Иначе бы, Фима, я здесь влюбленного пажа не разыгрывал и за ручку тебя не держал.

— Еще раз назовешь Фимой…

— К тебе нельзя, там небось кроткая голубица Наташенька уже крыльями бьет у двери. Пойдем ко мне.

— Ивашка-букашка!

— Что? — Он вытер пальцы о салфетку и поднялся. Потянув меня за собою.

— Ивашка-баклажка, деревяшка, неваляшка.

— А, понял, это ты обидные прозвища подбираешь. Дерзай.

— Да руку-то отпусти, ирод, — зашептала я горячо. — Люди смотрят!

— Смотрят, но не видят. — Он каким-то танцевальным движением крутанул меня так, что я оказалась прижатой спиною к его груди, наши сомкнутые руки теперь лежали на моем правом плече. — По-чародейски это называется отвести глаза.

— А по-простому — пустить пыль в глаза наивной барышне?

— Эх, Серафима, с тобой по-простому не получится. — Он прижал раскрытую ладонь к моему животу так сильно, что я охнула, приподнял на вершок от земли и понес.

Я бестолково болтала в воздухе ногами и ругалась.

— Мне, между прочим, тоже неудобно, — будто оправдываясь пробормотал Иван Иванович.

Мы поднимались по лестнице на второй этаж.

— Очень на это надеюсь.

Свернули не направо, где был нумер Натальи Наумовны, а налево. Тамошние комнаты я при первом осмотре забраковала, ибо окна их выходили не к морю, а на безрадостно-холмистый пейзаж.

— Я сейчас тебя поставлю, чтоб достать ключ. Не дергайся.

Подождав, пока подошвы коснутся пола, я попыталась дотянуться зубами до руки, лежащей на моем плече. Разумеется, укус пришелся в манжету сорочки, зато коже под ней досталось прикосновение губ.

И тут я почувствовала то самое пресловутое колдовство, которое струилось сейчас по чародейским жилам. Почувствовала и будто обожглась, ахнула. Стало немножко стыдно и томно, так томно, что в голове помутилось.

Зорин, к счастью, на бесславное мое отступление внимания не обратил. Он шарил свободной рукою по карманам:

— Странно, прекрасно же помню, что дверь запирал, а ключ…

— Внизу посмотри, — хрипло и томно велела я, — может, обронил впопыхах.

Мы синхронно опустили головы, дыхание чародея защекотало шею.

— Вот же он!

Ключ лежал у деревянного порожка. Мы исполнили пируэт обратного раскручивания. Зорин склонился, будто благодаря за танец, но руку мою не отпустил.

— Дай. — Я отобрала ключ. — Мне сподручнее будет, ты же, судя по всему, правша.

— Я точно прятал его в карман, — бормотал чародей, наблюдая, как я отпираю замок. — Добро пожаловать, драгоценнейшая Серафима Карповна, в мою холостяцкую обитель.

Я захлопнула за нами дверь:

— Трепещу в предвкушении…

Я быстро осмотрелась. Стерильный порядок. Зорин, как видно, действительно готовился к отъезду. Постель заправлена девственно-чистым бельем, на туалетном столике ни расчески, ни несессера, и вообще никаких личных вещей на виду. Только у платяного шкафа стоит на полу дорожный чемодан с основательной системой застежек.

— В предвкушении чего? — прервал затянувшееся молчание Иван Иванович.

Многозначительность вопроса мне не понравилась.

— Колдуй давай, — пошевелила я пальцами плененной руки. — Ты же не собираешься всю жизнь так провести?

Он не собирался, пожал плечищами и кивнул в сторону кровати. Меня бросило в жар.

— На тебя, Серафима, сейчас направлено с десяток разнообразных заклятий — от банального сглаза до вполне мощного плетения. В жизни не встречал еще человека, к которому бы так липло злое колдовство. То, что ты дожила до своего почтенного, — тут он подпустил сарказма в голос, — возраста — чудо, а скорее, мастерство твоих защитников. Тебя охраняла Маняша? Я прав?

Что я могла ответить? Молча косилась на кровать и сглатывала горечь, наполняющую рот.

— Но Мария Анисьевна не чародейка, в этом я уверился.

По щекам потекли слезы.

— Моя Маняша сто очков вперед любому чародею дать может! Только забрали ее у меня злые люди!