Себастьян Кастелл - Тень рыцаря

Я бросил второй клинок на землю и сцепился с Шураном, бил его, пинал, кусался. Рыцарь дрался с большим умением – я же как дикий зверь. Разница заключалась в том, что он пытался победить, а я нет. Мне это было не нужно, я просто старался отвлечь его внимание.

Я кричал снова и снова, даже не понимая слов, вылетающих изо рта, да это и не имело значения. Я был там, с ней, в том чертовом трактире, с теми насильниками, и знал, что они меня убьют, но я собирался забрать с собой всех, кого смогу.

Время быть храбрым, мой милый. В самых важных боях побеждают не умением.

Шуран тоже кричал: понял, что дерется не на жизнь, а на смерть, несмотря на всю свою огромную силу, превосходную скорость и неподражаемое мастерство.

Это ты призвал сюда Алину, ты, ублюдок, и пришло время тебе с ней познакомиться.

Рыцарь-командор возвышался надо мной: плотное его лицо покраснело от натуги, крови и ярости. Он наклонился, поднял одну и моих рапир и бросил мне.

– Возьми, – прорычал он. – Я хочу, чтобы ты умер с клинком в руках.

Он пытался победить меня элегантно, и в этом заключалась его ошибка. Но теперь он покончил с реверансами, прибегая лишь к силе и скорости. Шуран собирался меня убить.

Но в самых важных боях побеждают не умением, а я уже достаточно долго удерживал на себе внимание.

– Кест! – крикнул я. – Давай.

Шуран посмотрел на Кеста – тот все еще стоял на коленях в кругу, правая рука давила на невидимую стену, разделявшую нас с того самого момента, как начался мой бой с Шураном. Рыцарь начал смеяться.

– И ради чего все это? Все эти вопли и брыкание? Неужели ты думал, что это поможет Кесту освободиться? Боюсь, что в нашем мире так ничего не добьешься.

Кест, все еще стоя на коленях в кругу, продолжал медленно тянуться правой рукой к нам.

– Ты мастер фехтования, Шуран.

Рыцарь-командор поднял брови.

– Неужели, Кест? И это все, что ты хотел сказать? Что я хорош?

– Не просто хорош, а гораздо лучше, чем Фалькио.

– Так это же, полагаю, очевидно.

Необязательно было произносить это с такой презрительной усмешкой.

Пальцы Кеста затряслись, пот капал у него изо всех пор. Казалось, что рука его не сдвинулась с места, но я знал, что это не так.

– Знаешь, – продолжил Кест, – в тот миг, когда я убил Кавейла, его святость передалась самому искусному фехтовальщику в мире. Мне.

– Да, – ответил Шуран. – Я это уже знаю.

Глаза Кеста затуманились. Я услышал треск и подумал, не ломаются ли это кости его правой руки.

– Это было так… словно вся сила яростной реки потекла во мне. Чувство… опьяняющее… ошеломляющее.

Его рука тянулась все ближе и ближе, она почти уже разорвала круг.

Я напрягся – Шуран заметил это и дружески улыбнулся.

– A-а, готов к седьмому удару? Кажется, это будет последний.

Кест покачал головой, прикладывая все усилия. Кровь стекала с его правой руки.

– Два. Еще осталось два удара.

Шуран смутился.

Последним, мучительным усилием Кест прорвал связывавший его круг рукой. На миг я взглянул ему в глаза и увидел слезы страха и печали. Губы его едва шевелились, но он смог вымолвить:

– Давай.

Я поднял клинок и одним ударом отсек его руку. Сталь прорезала кожу, мышцы, кость, и правая кисть Кеста упала на землю.

– Зачем… зачем ты это сделал? Как?

Глаза Шурана вдруг приобрели неестественный цвет. Красный.

– Первый, – прорычал Кест, сжимая отрубленную руку здоровой.

Шуран посмотрел на себя. Он начинал светиться кроваво-красным.

– Поздравляю, сэр Шуран, – сказал я. – Теперь вы – новый святой клинков.

– Я… ощущения… боги, я – святой клинков. Я вижу… я вижу… – Шуран улыбался, ослепительная улыбка озарила его лицо. – Я чувствую… даже прежде чем ты успеваешь шевельнуться, я чувствую… Вижу каждое движение в воздухе… Ты прав, Кест, это ощущение ни с чем не сравнить. Я…

И лишь тогда сэр Шуран, рыцарь-командор Арамора, обратил внимание на то, что моя рапира вонзилась ему в живот.

– И вот второй, – сказал Кест и упал на землю.

Шуран взглянул на меня и на Кеста.

– И он… отдал это? Ради тебя? Почему?

– Потому что в самых важных боях побеждают не умением, – сказал я.

В них побеждают, принося жертву.

Перед тем как сойти с ума, мир затих.

Всё началось с того, что Шуран с перекошенным ртом безмолвно глядел на меня во все глаза. В воздухе отвратительно запахло, и я понял, что, должно быть, проткнул его кишки. Тело его медленно начало сползать на землю вместе с моей рапирой.

Опустевшая рука моя тряслась – вначале я подумал, что это от изнеможения и страха, но затем едва заметное красное свечение начало расползаться по коже, и вдруг весь мир, в мельчайших деталях и оттенках, превратился для меня в вереницу нескончаемых противников, которые ждут, чтобы я их победил. Я взглянул на рыцарей, стоявших в двухстах ярдах от меня, и увидел все их недостатки. Почувствовал за моей спиной друзей, все их сильные стороны и слабые, и испытал неожиданный всплеск радости, что смогу испытать их, победить, увидеть, как их кровь стекает с моего клинка на обагренные руки…

Он не твой, сказал голос внутри меня. Это говорила Алина, моя жена, стоявшая передо мной. Она пыталась сдержать красную лихорадку.

Он призванный, ответил красный голос.

Алина не ответила, просто взяла мою руку и показала мне ладонь. На ней было написано слово. Я не мог его разобрать, и все-таки в линиях и закорючках я видел частицы себя и тех, кого я любил.

Подумай, чего ты сможешь добиться вместе со мной, обратился ко мне красный голос.

Я ему поверил, потому что видел своими глазами. Насколько бы лучше стал мир, если бы я мог подойти к любому врагу и просто убить его? Насколько проще бы стала жизнь без глупых понятий, таких как правосудие и закон, ведь они не более чем оправдание, которым слабаки прикрывают свой страх вместо того, чтобы делать что должно.

Я желал отдаться красному голосу, хотел, чтобы его шепот наполнил меня изнутри.

Но Алина даже не дрогнула лицом. Она показывала мне проклятое, зловредное слово снова и снова, и с абсолютной ясностью я вдруг понял, почему мне никогда не стать святым клинков, даже несмотря на то что когда-то я был третьим из лучших фехтовальщиков в Тристии. Уходи, сказал я красному голосу, найди себе другого болвана. Я уже призван.

Я взглянул на свои руки – они снова стали моими, белыми, бледными и трясущимися, но теперь трепетали не от предвкушения, а просто от усталости.

Тяжелое тело Шурана ударилось о землю, звук наконец-то долетел до моих ушей. В тот же миг отчаяние и долг, державшие меня до сих пор на ногах, исчезли, и я рухнул на колени. Я слышал лишь свое тяжелое дыхание, сердце колотилось в груди, но спустя миг, когда Шуран, упавший в грязь, наконец затих, время вновь потекло так, как прежде.