Эль Косимано - Буря времен года [litres]

Дрожащими руками я откладываю книгу. Эти поэтические строки слишком похожи на знамение. Как будто мы мечтали об одном и том же.

«Мы оба знаем, чем это закончится». Это были мои последние слова, обращенные к Флёр. А теперь… теперь я готов на все, чтобы вернуть их обратно.

Нащупав ручку на столе Лайона, я поворачиваю книгу боком и пишу на полях послание:

«Мы знаем, чем эта история должна закончиться. Но что, если в таком финале нет необходимости?»

Свет тянет меня вверх, и я ощущаю резкий рывок в животе, будто кто-то дергает за веревочку, обвязанную вокруг моей талии, пока я не взмываю в воздух. Я везде и нигде. Я – энергия, но не обладаю силой, мое тело движется назад так быстро, что я не могу затормозить его. Слишком быстро, чтобы ухватиться за корень и удержаться.

Я проношусь над горами и равнинами, сквозь ветер и воду, под городами и поселками. Моя жизнь – люди, которых я знаю, места, где я обитала, поступки, которые совершала, люди, которых потеряла, – все это мелькает мимо, как сцены в окне скоростного поезда. Видения моей прошлой жизни вспыхивают и снова гаснут, само движение убаюкивает меня, клонит в сон.

Сплю.

Должно быть, я сплю.

В окне вагона я вижу лицо Хулио. Собирающиеся вокруг его глаз морщинки, когда он улыбается, а потом разом становится серьезным и ловит меня в свои объятия. Затем я исчезаю.

И Джек. Всегда Джек.

То, как он оглядывается через плечо, убегая. Будто потерял что-то. Или опасается слишком вырваться вперед.

«А чего ты хочешь?» – слышу я в ухе его шепот, достаточно близко, чтобы заставить кожу покрыться мурашками.

Я отворачиваюсь от окна, ожидая увидеть сидящего рядом Джека.

Но вместо него мне улыбается Дуглас Лаускс. У него на зубах кровь.

Хоть его глаза и излучают свет, в их глубине таится тьма. Его рот отделяется от лица и парит в воздухе вокруг сказанных Джеком слов, заставляя их меняться, принимая новое, безнадежное и отвратительное значение.

«Мы оба знаем, чем это закончится», – напевает он.

За моей спиной раздается грубый смех. На соседнем сиденье вальяжно раскинулся Денвер, небрежно свесив со спинки руку с нашитым на рукаве серебряным серпом. Ликсу опирается о стойку, блокируя своим телом ближайший выход и покачиваясь в такт движению поезда. Сидящая через проход Ноэль наблюдает за Дугом, который, в свою очередь, наблюдает за мной. Внезапно она отворачивается, сильно покраснев.

Я вздрагиваю от громкого удара, заставившего вибрировать окно за моей спиной. Я оборачиваюсь в смятении и вижу Джека, цепляющегося за борт поезда и прижимающегося лицом к стеклу. Он бьет кулаком в окно.

– Поезд красной линии следует до станции Шейди-Гроув, – объявляет через верхний динамик искаженный голос, перемежающийся со статическим треском. – Это конечная станция. Поезд дальше не идет. Всем пассажирам следует покинуть вагоны.

Глаза Джека широко раскрыты, лицо искажено страхом. Он кричит все громче, все настойчивее стучит кулаком по борту. Вокруг него вспыхивают огни, когда поезд въезжает в туннель.

Он прижимает ладонь к окну, и от его дыхания стекло запотевает. Наши глаза встречаются. Джек шевелит губами, снова и снова повторяя одно и то же слово.

«Беги!»

На стекле распускаются морозные узоры. Потрескивая, холод сковывает стены, кристаллизуется на металлических поручнях. Воздух в салоне делается разреженным, ломким и сухим, и мое дыхание становится прерывистым. Мне холодно. Очень холодно.

Дуг, Денвер, Ликсу и Ноэль наблюдают за мной своими зимними белесыми глазами. Их шеи обвивает дымный туман, закручивается вокруг лодыжек.

Поезд резко останавливается, и от толчка я падаю на пол, ударяюсь и кричу от боли.

Я снова поворачиваюсь к окну, но Джека за ним уже нет.

Стены вагона сжимаются вокруг меня, пока я не оказываюсь заключенной в капсулу из пластика и стали.

Из динамиков доносится знакомый голос Поппи:

– С возвращением, Флёр. Я так рада, что ты дома.

– Что, во имя Кроноса, здесь происходит?

Я подпрыгиваю. С головой погрузившись в свое занятие, я даже не слышал, как Чилл вошел в нашу комнату. Он захлопывает дверь, толкнув ее каблуком, и, прищурившись, обозревает разбросанные по полу наброски и клочки бумаги, потом переводит взгляд на расклеенные по стенам десятки карт.

Я поспешно поднимаюсь на ноги, рассыпая лежащие у меня на коленях записи с камер наблюдения.

– Рад тебя видеть, – говорю я как можно спокойнее. – Мне нужно с тобой кое-что обсудить.

Чилл опускается в свое кресло на колесиках.

– Почему у меня такое чувство, что мне этот разговор совсем не понравится?

Я делаю глубокий вдох и говорю себе, что это все равно что сорвать пластырь с запекшейся ранки. Я просто возьму и все ему расскажу. Раньше Чилл всегда прикрывал мне спину. Как только он поймет, что поставлено на кон, то изменит свое мнение.

– Сегодня утром я встречался с профессором Лайоном…

– По поводу Аляски.

Чилл снова поднимает глаза к картам на стене, которые на самом деле представляют собой карандашные наброски четырех главных выходов из кампуса и зданий в противоположных концах Гринвич-парка, в которых они находятся, дорожные карты Лондона, навигационные карты, расписание кораблей и самолетов, карты автострад Соединенных Штатов. Я замечаю, как он сникает.

– Да, конечно. В общем…

В мучительной спешке я изливаю Чиллу свои соображения. Я рассказываю ему о своей теории, о том, что случилось, когда Флёр обнимала меня, о льве и девушке, о книгах в хранилище с ограниченным доступом. Он съеживается, когда я повествую о своем походе в Перекрестье с Ноэль и о моей борьбе с Эмбер. Чилл все еще держится за голову, когда я, наконец, кладу ему на колени рисунок.

Шурша бумагой, он неуверенно рассматривает нарисованную мной замкнутую цепь. Четыре батарейки, по одной на каждое Время года. Две отрицательно заряженных и две – положительно. Они соприкасаются клеммами с противоположными зарядами. Никаких передатчиков и лей-линий в этом контуре нет.

Чилл снова поднимает глаза к картам и качает головой, сообразив, что к чему.

– Не получится. Ни в коем случае.

– Мы можем это сделать, – уговариваю я. – Мы можем жить вне сети. И нам вовсе необязательно оставаться здесь.