Стивен Эриксон - Дань псам. Том 1 [litres]

– Он убьет нас, как только увидит, – сказала Десра, глядя теперь на Каллора.

– Клещик согласен.

– Каков он из себя?

Нимандр пожал плечами.

– Несчастный. Нам нужно двигаться.

– Погоди, – сказала Десра. – Пускай Араната посмотрит на Чика.

– Араната? – Нимандр оглянулся. Та сидела на склоне дорожной насыпи, подобрав ноги, словно косуля, и собирала цветы. – Зачем? Что она сделает?

Десра пожала плечами, как будто не могла объяснить. Или не хотела.

Нимандр вздохнул.

– Ну ладно, сходи попроси тогда.

– Нет, это должен быть ты.

Почему?

– Хорошо.

Нимандр подошел к Аранате. Завидев его тень перед собой, она подняла глаза и улыбнулась.

Улыбки, в которых нет ни тени осторожности, надменности или грусти, всегда казались ему признаком безумия. Однако взгляд на этот раз был вовсе не пустым.

– Ты меня чувствуешь, Нимандр?

– Не понимаю, Араната, о чем ты. Десра хочет, чтобы ты посидела с Чиком. Не знаю, правда, зачем, – добавил он, – ведь способностями к целительству ты, насколько я помню, не обладаешь.

– Возможно, ей просто одиноко.

Араната грациозно поднялась, и от ее красоты Нимандр стоял как мешком ушибленный. Вот она совсем рядом, ее дыхание такое теплое и странно темное… Что это со мной? Сначала Кэдевисс, теперь Араната.

– Нимандр, с тобой все хорошо?

– Да.

Нет.

– Все хорошо.

Откуда эти чувства – ощущение боли и счастья одновременно?

Араната вложила тощий букетик ему в ладонь, еще раз улыбнулась и пошла к повозке. За спиной тихо засмеялся Клещик.

– В последнее время это случается все чаще, – сказал брат, провожая Аранату взглядом. – Раз уж мы такая странная компания, то само собой должны смущать друг друга на каждом шагу.

– Ерунду городишь, Кле.

– Так это моя работа, разве нет? Я совершенно не представляю, куда мы направляемся – и нет, я не про Бастион и не про предстоящую встречу. Я про нас , Нимандр. А особенно про тебя . Такое ощущение, что чем меньше ты можешь контролировать события, тем больше проявляются твои лидерские качества, необходимые в этой ситуации. Ты раскрываешься, как цветы у тебя в руке.

Нимандр скривился и мрачно посмотрел на букетик.

– Они скоро умрут.

– Как и мы, – отозвался Клещик. – Но… пока живы, они красивы.

Каллор присоединился к тисте анди, когда они собирались продолжить путь. Его старческое лицо было странно серым, как будто ветер выгнал из него всю кровь. А не ветер, так воспоминания. Бесстрастный взгляд выдавал в нем человека, не знающего юмора; это понятие было для него столь же чуждым, как штопание собственной одежды.

– Ну что, отдохнули наконец? – спросил Каллор и, бросив взгляд на Нимандров букетик, ехидно усмехнулся.

– Лошадям нужна была передышка, – сказал Нимандр. – Ты торопишься? Если хочешь, иди вперед. К вечеру мы тебя нагоним. Или нет.

– А кто будет меня кормить?

– Ты сам, – сказал Клещик. – Если, конечно, умеешь.

Каллор повел плечами.

– Я поеду в повозке.

Он ушел, а Ненанда собрал лошадей и подвел к упряжке.

– Их всех нужно заново подковать. Дорога просто ужасная.

Шум за спиной заставил их развернуться. От повозки отлетел Каллор и мощно приложился спиной о булыжники. На лице застыла гримаса удивления. В повозке, выпрямившись во весь рост, стояла Араната, и даже издалека было видно, как жестоко и страшно пылают ее глаза.

Десра стояла рядом, разинув рот.

Каллор лежал на дороге и смеялся. Хрипло и прерывисто.

Обменявшись удивленными взглядами с Клещиком и Ненандой, Нимандр подошел к нему.

Араната уже отвернулась и продолжила ухаживать за Чиком, осторожно вливая ему в рот воду. Заткнув цветы за пояс, Нимандр забрался в повозку и обратился к Десре.

– Что произошло?

– Он решил отщипнуть себе немного, – ровным голосом ответила Десра, кивая в сторону Аранаты, – а она, м-м, пресекла эти поползновения.

– Он что, сорвался с колеса? – спросил Нимандр.

– Нет, держался за борт. Она… отшвырнула его .

Старик перестал смеяться.

– Проклятые тисте анди, – проворчал он, поднимаясь, – никакого духа авантюризма.

Но Нимандр видел, что за показной веселостью Каллора скрывалось неслабое потрясение. Глубоко вдохнув и поморщившись от боли в ребрах, он снова залез в повозку, но старался держаться от Аранаты подальше.

Нимандр перегнулся через борт к ней.

– Ты в порядке? – спросил он.

Араната посмотрела на него с пугающей, по-детски непосредственной улыбкой.

– Нимандр, а теперь ты чувствуешь меня?

Достаточно ли одной лишь идеи воды для создания совершенной иллюзии, способной обмануть любое из чувств? Единственная Река, известная также под именем Дорссан Рил, подобно змее, наполовину окружала Харканас, Первый Город. Прежде чем явился свет, полуночная поверхность ничего не отражала. Опусти руку в нескончаемый поток – не почувствуешь ничего, разве что легкий холодок коснется кожи, да течение негромко вздохнет, ощутив препятствие. «Вода во Тьме, уснули грезы» , как сказал один из Безумных Поэтов девяносто третьего века, когда в поэзии вошла в моду краткость. Уже в следующем столетии стиль этот оказался позабыт, сменившись периодом, вошедшим в историю искусств и ораторского мастерства под именем Яркого Расцвета.

Вода внутри совершенной иллюзии… отличается ли она принципиально от настоящей воды? Если окружающий мир определяется нашими чувствами, не значит ли это – они и решают, что есть действительность? Юным послушником, когда в душе пылали разнообразные страсти, Коннест Силанн мог колокол за колоколом спорить со своими соучениками о подобных предметах. Сколь важными казались все эти темы – «чувства лживы, истина неизменна» – в те времена, когда одна личная вселенная за другой не воспламенились еще в пожаре творения, что смел все эти ярко пылающие свечи за край стола, в море бурлящего воска, где все идеи, все понятия сплавились воедино и в ничто, в жгучую жижу, в которой каждый из них и утонул вместе со своими умом, мудростью, поэтичностью .

И что это такое лезет мне последнее время в голову? Всякая чушь из напрасно растраченной юности. «Уверенность груба, мир лишился чуда». Может статься, кое-что тогдашним немногословным поэтам все же удалось нащупать. И вот этим все мои мысли сейчас и заняты? Подозрениями, что все важные истины происходят откуда-то из времен, когда душа была юной, из тех опьяняющих дней, когда слова и мысли еще могли сиять – словно бы рожденные из ничего исключительно ради нашего просвещения.

Поколения сменяют друг друга, но вот это остается неизменным. Во всяком случае, так мне спокойней думать. И все же сейчас я озаботился вопросом, не становится ли этот сладостный возраст все короче. Съеживается, сокращается будто бы под воздействием проклятия – драгоценный миг, почти незаметный между предшествующим ему невежеством и приходящим на смену цинизмом.