Илья Шумей - Право последней охоты

На увитый густым плющом балкон второго этажа, еле различимая в тенях, шагнула рослая широкоплечая фигура.

— Госпожа?

— Да, Чеп, я слушаю, — стоящая у парапета Орана даже не пошевелилась, глядя вниз сквозь листья.

— Йелс идет на поправку, скоро он снова встанет в строй.

— Прекрасно! А что с Колеском?

— С ним сложнее, но сестры говорят, что его жизни ничто не угрожает, хотя поваляться ему придется изрядно.

— Хорошо. Что еще?

— В остальном все как обычно: мечи наточены, лошади накормлены.

— Спасибо, Чеп. Можешь идти.

— Госпожа?

— Что?

— Говорят, что вчера, во время налета на Бадейкин Ров, среди людей Криворукого опять видели тех двух незнакомцев, и они расспрашивали всех об одном человеке. Судя по описанию, речь шла о нашем госте.

— Я знаю.

Чеплок подошел ближе и тоже посмотрел вниз, на Игана, который, сидя ни табурете, наблюдал за тренирующимися солдатами и время от времени делал им замечания, подкрепляя свои слова длинной хлесткой хворостиной.

— Почему Вы не скажете ему, что его разыскивают?

— Я не хочу, чтобы он сбежал. Он очень ценен для нас.

— Вам не кажется, что его присутствие, точнее, его поиски тоже обходятся нам очень и очень недешево? Криворуковцы осмелели и, похоже, собираются разграбить всю округу. Если так пойдет и дальше, то рано или поздно они и к нам на порог заявятся.

— Они не посмеют.

— Мне бы Вашу уверенность, — покачал головой Чеплок, — в их рейдах чувствуется система. Они его ищут, и круг их поисков неуклонно сжимается вокруг Кабаньего Холма.

— Почему ты считаешь, что, получив желаемое, они угомонятся?

— Я не утверждаю, но такой исход представляется мне вполне вероятным. Можно поговорить с Иганом, чтобы он сам попробовал их убедить.

— Криворуковцев словами не остановишь. Они вошли во вкус, а, утратив цель, они начнут атаковать хаотично, как прежде. Лучше не станет. А вот от Игана есть вполне ощутимая польза. Этого, надеюсь, ты отрицать не станешь?

— Что есть, того не отнять. За последнее время наши потери сократились в разы. Ребята, особенно новички, теперь чувствуют себя гораздо уверенней.

— И это после всего пары недель тренировок! Я же говорю, сейчас он крайне ценен для нас!

— Для нас или для Вас ?

— Что ты хочешь сказать? — Орана повернулась к солдату. На ее укрытом тенью лице холодно поблескивали глаза, — давай, выкладывай.

— Боюсь, что я и так сказал слишком много, — потупился Чеплок, — мне нечего добавить.

— Не стесняйся, мы же с тобой в детстве на одном горшке сидели, говори.

— Я не могу это сформулировать… все на уровне ощущений, интуиции…

— И?

— Мне кажется, что Вы слишком уж сильно… ну… привязались к Игану.

— С чего ты взял?

— Вы столько времени проводите с ним вместе — на тренировках, на охоте. Завтракаете за одним столом. Мне Вы такой чести не оказываете.

— Извини, Чеп, но ты — мой подчиненный, а Иган — мой гость.

— Вы не находите, что для гостя он иногда слишком много себе позволяет.

— Дело в том, что для него я не командир, не сюзерен, не политический союзник. Я для него — никто, а потому Иган может думать обо мне все, что хочет, и высказывать мне все, что думает. С другой стороны, он — единственный, с кем и я могу свободно говорить на отвлеченные темы, не приправляя свои слова скрытым смыслом и не отыскивая второе дно в его рассуждениях. Согласись, в нашем непростом мире такая возможность представляется нечасто.

— Но еще ни одному из своих гостей Вы прежде не позволяли безнаказанно бить себя по лицу перед всем отрядом.

— Просто ни одному из моих гостей не хватило для этого смелости. Желающих-то, поди, было предостаточно.

— Иган не знал Вас так хорошо, как знали они.

— Ошибаешься! — Орана отвернулась и облокотилась на парапет, — иногда мне кажется, что еще никто не понимал меня лучше, чем он.

— Не-е-ет! — Иган изогнулся дугой, вырываясь из цепких объятий сна. Тело еще жгло воспоминание о рвущих плоть ледяных лезвиях, — нет!!!

Рядом в темноте заворочалась сонная Орана.

— Нет, нет!!! — слова с трудом прорывались сквозь судорожное, захлебывающееся дыхание, — только не это, только не сейчас!

— Что с тобой, милый? — Игана коснулись обжигающе теплые женские руки, — тебе что-то приснилось… ай!

Орана отпрянула, вздрогнув как от удара электротоком.

— О, нет! — прошептал Иган еще раз.

Послышался лязг кресала, и комнату осветило колеблющееся пламя. В его свете каждый вздох Зверолова таял облачком искрящегося тумана.

— Что происходит? — ладонь Ораны скользнула по его блестящему от пота лбу, — ты холоден как лед!

— Это сон, просто сон, — опровергая свои же собственные слова, Иган заскрипел зубами и вцепился в одеяло скрюченными от боли пальцами, словно желая загнать обратно рвущийся наружу призрак прошлого, — это… сон…

Быстрым движением Орана буквально вырвала у него скомканное одеяло и отбросила в сторону. Даже в неверном свете свечи было видно, как она вдруг побледнела. Протянув дрожащую руку, она коснулась его груди кончиками пальцев и тут же отшатнулась с испуганным вскриком. Свеча выпала из ее руки и погасла, обрызгав левую щеку Игана каплями горячего воска. В широко распахнутых от ужаса женских глазах отпечаталось отражение ненавистного шрама на его груди, покрытого коркой сверкающего инея.

— Итак, давай еще раз попробуем расставить все по местам, — Орана поплотнее запахнулась в халат, безуспешно пытаясь унять бьющую ее дрожь. Воздух был буквально пропитан запахом бушевавшего в ее крови адреналина — запахом страха.

Вместо ответа Иган, сидевший на краю кровати в одних штанах, только пожал плечами. Отобранный у Куратора незаряженный арбалет он положил на подушку рядом с собой, но все равно продолжал ощущать себя как под прицелом. Сбегающие по животу холодные капли талой воды неприятно щекотали кожу.

Сидя друг напротив друга в бледном свете зачинающегося рассвета, они, растеряв в одночасье все с таким трудом наработанное доверие, словно вернулись почти на месяц назад, к самому началу.

— Кто ты такой, черт тебя подери? Опять скажешь, что человек?

— Конечно! Или после всего, что между нами было, ты мне по-прежнему не веришь?

— После того, что было… — рефреном повторила Орана и зажмурилась. От воспоминания о холоде, которого она коснулась, ее руки покрылись мурашками, — я хочу понять, с кем… провела в постели эти четыре ночи, какое чудовище в человеческом обличье покрывало поцелуями мое… тело, какому… монстру отдала я свою любовь?

Женщине требовались поистине титанические усилия, чтобы проталкивать горькие слова через схваченную спазмом глотку и непослушные трясущиеся губы.