Илья Шумей - Право последней охоты

Но он действительно был лучшим и, чтобы в очередной раз доказать это самому себе, стиснув зубы, снова и снова поднимал и опускал тяжелый молот.

Уже светало, когда Юлис отложил в сторону меч и взялся за ножны, подгоняя их под размер. Он постарался, чтобы изменения по возможности не сказались на их богатой отделке. Особенно осторожно он обрабатывал участок, где был выгравирован герб его заказчика — черный рыцарь с занесенным над головой белым мечом.

Юлис не был особо религиозным, но, убрав, наконец, в ножны результат своих ночных бдений, он вздохнул с облегчением и впервые за много лет осенил себя уже подзабытым защитным знамением.

В безмолвной утренней дымке удаляющийся стук копыт доносился еще долго. Наконец, стих и он, а Юлис все еще стоял у дороги, держась за столб ворот. Он чувствовал себя опустошенным. Ему не раз доводилось проводить ночь без сна, стоя у наковальни. Иногда, когда работа оказывалась особо интересной, он мог не спать даже двое или трое суток. Но еще ни один заказ не высасывал из него столько сил. Казалось, если отпустить столб, то поросшая мелкой жухлой травой земля немедленно уйдет из-под ног и больно ударит его по лицу.

Собравшись с духом, кузнец все же разжал онемевшие пальцы и побрел в дом. Здесь уныние накатило на него с новой силой.

Пылавший всю ночь горн погас, и ни одного уголька даже не тлело в его черном зеве. Юлис хотел разложить по местам инструмент, но, взяв в руки большие кузнечные клещи, тут же бросил их обратно на верстак, словно обжегшись. Но не от жара, а от леденящего холода, будто они полночи провели не в огне, а на леднике в подполе. Кузнец содрогнулся. Эта неожиданная стужа была ему знакома. Он помнил, как однажды его пальцы уже чувствовали ее прикосновение. В то самое утро, когда он хотел разбудить свою мать, а она вдруг оказалась вот такой же холодной.

Да, это был тот самый, пугающий, пронизывающий до костей, липкий холод Смерти. Юлис так и не смог отмыть воспоминание о нем со своих ладоней, и сомневался, что сможет теперь снова взять в руки отмеченные им инструменты.

Он крайне редко делал что-либо, повинуясь мгновенному импульсу, но на сей раз не колебался ни секунды.

Кузнец сбегал в сарай и прикатил оттуда небольшую тачку, на которой обычно возил уголь из большой кучи на заднем дворе. Надев перчатки, он побросал в нее щипцы, молотки, оправки — все то, чем он пользовался сегодня ночью. Он взял совок и выгреб туда же весь шлак из горна. Следом отправились рукавицы и фартук.

Выйдя за ворота, Юлис увидел, что следует поспешить — с запада небо заволакивали черные тучи, предвещая знатную грозу. Крякнув с досады, он развернулся к ним спиной и, толкая тачку перед собой, потрусил в сторону моста.

Он только-только успел добежать до речки. Грозовой фронт закрыл солнце и внезапно наступили сумерки. Яростные порывы душного ветра трепали выбившуюся из штанов рубашку, то надувая ее пузырем, то хлестко шлепая по голому телу. Тачка загрохотала по избитым бревнам.

Юлис остановился посередине моста и посмотрел вниз. Козодойка была даже не речкой, а, скорее, горным ручьем, но недостаток воды в ней с лихвой компенсировался ее крутым нравом. Несмотря на небольшую глубину, пальцев одной руки хватило бы, чтобы пересчитать места, где лошадь могла без опаски перейти ее вброд. Ревущие буруны служили надежной могилой для всего того, что требовалось укрыть от посторонних глаз.

Громкий треск грозового разряда заставил Юлиса подпрыгнуть от неожиданности. Он обернулся. На другом берегу в воду неторопливо падали дымящиеся обломки расколотой молнией осины.

— Ох, черт! — кузнец торопливо подкатил тачку к самому краю. Он секунду помедлил, представляя, как нелегко будет управляться без привычных инструментов в первое время, потом вздохнул и вывалил содержимое тачки в воду.

— И-и-и-эх! — ревущий поток мгновенно поглотил подношение.

Юлис развернулся и уже собирался двигаться в обратный путь, но вдруг что-то вспомнил. Он прислонил пустую тачку к перилам, запустил руку за пазуху и вынул увесистый кошель, которым расплатился с ним заказчик. Он так и не удосужился посмотреть, сколько в нем монет. Судя по весу — немало, даже если там только серебро. На новые инструменты хватит за глаза. Хотя, если быть последовательным…

Новый оглушительный удар грома мигом разрешил все его сомнения. Юлис размахнулся и зашвырнул кошель далеко в реку. Пока он провожал взглядом темную падающую точку, по его голове и плечам застучали крупные капли дождя.

Кузнец еле успел нырнуть под мост, как у небесной бочки отвалилось дно. Вода даже не тратила время на то, чтобы разбиться на отдельные капли, она просто обрушилась вниз сплошным потоком. И без того бурный ручей за считанные секунды набух и утратил прозрачность, волоча с собой грязь и камни.

Юлис обеспокоено выглянул из-за опоры, пытаясь понять, насколько далеко простирается гроза. Ему совсем не хотелось быть смытым разбушевавшейся Козодойкой. В прошлом году двое пастухов решили искупаться и не придали большого значения тому, что горы в тот момент как раз окутали густые дождевые тучи. Только развешанная на кустах одежда от них и осталась. С горными реками ухо следует держать востро!

Неожиданно Юлис спиной почувствовал, как вздрогнула толстая деревянная свая, у которой он сидел. Потом еще раз. Бревна жалобно затрещали. Складывалось впечатление, что на мост ступил кто-то очень и очень тяжелый.

Кузнец соображал не особо шустро. Бык? Всадник? Ломовая лошадь, везущая груженый воз? Через некоторое время он все же пришел к выводу, что не знает никого и ничего, что могло бы так ступать. Опора снова вздрогнула. Даже в грозовом полумраке было видно, как прогнулись толстые балки. На голову посыпался песок и мелкие камешки.

В другое время Юлис бы, не раздумывая особо, просто вылез бы из-под моста и посмотрел, кто там пожаловал, но на сей раз все обстояло иначе. Несмотря на определенную толстокожесть, заглушавшую слабые ростки интуиции, кузнец вдруг понял, что сейчас самым правильным будет сидеть тихо и не высовываться.

Загремела опрокинутая тачка, но он только глубже втянул голову в плечи и попытался отползти подальше в тень. Ему жутко захотелось сжаться до размеров муравья, затеряться между камней и травинок, зарыться в землю. Страх, пренебрежительно игнорируемый Юлисом долгие годы, снес заграждения и ледяной волной хлынул в его душу.

Бревна опять затрещали, топорщась перьями щепок. Наверху, в том самом месте, где он опрокинул тачку в реку, послышалось гулкое сопение. Юлис ощущал себя маленькой мышкой, дрожащей в своей норке в то время, как у самого входа ее следы вынюхивает огромный голодный котище.