Игорь Осипов - Бабье царство [СИ]

— Юрий, — услышал я сквозь сон и открыл глаза. Балдахин был сдвинут рядом с кроватью стояла хмурая Катарина, уже одетая в платье и с оружием. Лучи только вставших светил, пробивающиеся сквозь щели в ставнях, и надсадно кукарекающие петухи, скрипящие доски запахи простой еды придавали утру некую обыденность и беззаботность, словно не на другой планете, а в деревне у бабушки. Хотя, если приглядеться, можно заметить, что рядом с каким-нибудь тонким, но ярко-белым лучиком есть ещё один — блёкло-красноватый. Небесный муж по имени Сол, всегда рядом со своей супругой Шаной. И всегда блёкнет в её сиянии.

Я вздохнул. Этот мир-перевёртыш совсем не такой, как описывали лютое средневековье известные писатели. А может, я ещё не встретился с тем всеобщим дерьмом, в которое окунулся дон Румата. Я не видел глобальной охоты на ведьм, хотя успел побывать в нескольких передрягах. Но разбойники везде есть. Не видел гонений на умных, хотя ещё и не встречал с таковых. Умников здесь ищут другие. Другие их и спасают от неприятностей. Я всего лишь «старший куда пошлют», которого, как и волка, ноги кормят. На пару с головой.

— Где Урсула? — спросил я, садясь и свешивая ноги с кровати.

— Внизу, — ответила Катарина. Она поправила перевязь с ножнами и подошла к окну, неспешно раскрыв его. Утренняя свежесть вместе с утренними же шумами ворвались в комнату. Сквозняк прошёлся по помещению, словно полновластный хозяин, проверяющий, всё ли имущество на месте. А под окном спорили, кому убирать навоз, оставшийся после тяглового вола. Спорили самозабвенно, с трёхэтажным матом, отчего не все слова понимал. Но догадывался по общему контексту. Мат, он и на другой планете мат.

— Мне приснилось, или ночью к нам действительно через окно залезла Клэр? — пробормотал я, а потом увидел рассыпавшуюся охапку ромашек на столе. Значит, была.

— Озорство сильней рассудка, — огрызнулась девушка, тоже глянув на букет. — Оно проронило в душу уверенность, что раз положено иметь мужчину сердца, то и в окна залезать тоже надо. Но, зачем именно этой ночью? Другую ночь не могла выбрать? Вот она незрелое яблоко.

Я вздохнул и потянулся за вещами. Словосочетание «незрелое яблоко» означает наивность, ну или наивную дуру. Да, Клэр действительно не блещет хитростью, и набитых обучением шишек не видно. Не успела ещё набраться цинизмом. Впрочем, именно такой и должна быть юная рыцарша — идеалисткой с горящими глазами, уверенной в том, что весь мир существует только для приключений.

Стоило накинуть курточку, как дверь распахнулась, и в неё вошла Урсула. В зубах зажата ложка, в руках корзинка с большим куском сыра, ломтём хлеба, несколькими яйцами, тремя луковицами, вязанкой сырокопчёных колбасок и бутылкой из плохого стекла.

— Фафафа э фафефа, — произнесла она, не выпуская столового прибора изо рта.

— Что? — переспросил я, достав пистолет и проверив перед дорогой.

— Пфу, — выплюнула она ложку в корзину. — Отдавать не хотела.

Урсула поставила имуществ на столик и начала выкладывать содержимое, довольно глядя на добычу.

— Ты?

— Трактирщица. Значит, эта для самых серебрятых гостей, у кого деньги есть. А я чё, у нас и деньги есть, и целая графинька в окно лезла. Чем мы не серябрятые гости? А она, значит, рогами в землю, грит, нету такого добра. Ну, я в дверь в кладовку и выбила. Всё там есть. Тока эта, юн спадин, я у тя из кошеля пару серебряных взяла. Совсем без денег не по совести брать.

Я пропустил мимо ушей необычное обращение «юный господин», похожее на бытовое сокращение «ваше благородие» в «ваш бродь» в Царской России. А вот про непредвиденные расходы вопрос возник.

— Тебе же задаток дали.

Урсула пожала широкими, совсем не женскими плечами, и как ни в чём не бывало ответила.

— Юн спадин, у меня семеро ртов дома, я муженьку почти всё отдала. Иль ты подумал, что пропила всё? А пару серебрушек на трактир не жалко.

Я поглядел на Катарину, которая подошла к столу и начала перебирать покупку.

— Сыр дерьмо из выжимки. Лук не сахарный. Яйца не варёные. Хлеб уже чёрствый.

— Ой-ой-ой, — покривлялась Урсула, — тоже мне неженка. Хлеб в яйца покрошить, сыром закусить. Зато поросячьи колбаски хорошее.

— Хорошие? Да этот поросёнок своей смертью умер! — повысила голос Катарина, — я бы на эти монеты доброй еды на рынке купила, а не у скупой трактирщицы негодные товары за полцены для лепёшки-рубленки для мимоходящих купцов.

Лепёшка-рубленка. Это очень близкое подобие пиццы. Поверх теста кидают всё, что осталось, и запекают. Бедняцкая еда.

— Ой-ой-ой, не учи мамку, — огрызнулась Урсула. — Так съедим!

Я слушал эту перепалку и вспоминал рынок в Заберёзье. А ведь Катарина действительно долго и придирчиво выбирала запасы в дорогу. А улитки… да чёрт с ними, с улитками. Нравятся они ей. Я, вон, тоже окуней сушёных люблю, могу и без пива трескать.

— Девушки, хватит.

— Юн спадин, не серчай. Пустое. Эта дура походной доли не нюхчила, а уже старую матру учить вздумала. У меня старшенькая ей ровесня.

— Я не нюхала?! — взорвалась храмовница, покраснев как варёный рак, даже желваки заходили, и зубы заскрипели. — Я с семи лет в храме Небесной Пары училась у самых прославленных воительниц! И с самых первых дней нас наставляли, что жить в походе — не значит быть свиньёй! А ты канорское белое к этому дерьмовому сыру! И лук с сырыми яйцами! Даже без соли!

— Вас кухарками быть учили или драться? — с ухмылкой подбоченилась Урсула. Пальцы её легли на рукоять двуручника, остриё которого было упёрто в пол. Она вальяжно пододвинула меч поближе и облокотилась на него, как старуха на клюку. Даже подбородок положила на ладони, обхватавшие большое полированное яблоко на навершии клинка. А глаза ехидно смотрели на храмовницу.

— Я сейчас покажу, чему меня учили, — процедила Катарина.

Я не успел открыть рот, а в следующую секунду два ствола со щелчками взводимых курков смотрели в лицо Урсуле. И губы тряслись от ярости.

Вот только в это же самое время остриё двуручника замерло в сантиметре от горла храмовницы. Для этого мечница, не выпуская навершия, сделала резкое движение правой ногой, пнув кончик клинка носком сапога, а когда тот сделал дугу, перехватила левой рукой за фальшгарду, уподобив длинный меч копью. И сдаётся мне, что в реальной стычке была бы обоюдка.

— Ловкая сучка, — улыбнулась Урсула, опуская двуручник.

— Она тебя на слабо взяла, — выдохнул я, думая, что схлестнись они на самом деле, остановить бы не успел. А два трупа в моей комнате было бы слишком.

— Да ты… — выдавила из себя Катарина, а потом, витиевато ругнувшись, топнула и сунула пистолеты, опустив курки. Доска под ногой жалобно скрипнула, словно жалуясь, что её почём зря обидели. — А сыр всё равно дерьмовый! — выкрикнула она и схватила со стола колбаску, от которой отхватила изрядный кусок.