Игорь Осипов - Бабье царство [СИ]

— Инфанту? — переспросила Тереза, замерев с куском хлеба. — Опять брешешь. Он бы на куски вас порвал.

— Небесная пара мне в свидетели! — закричала Урсула, вскакивая со стола и с грохотом отодвигая свой край лавки. — Вот стоит инфант, как вот этот малец от меня. Пыжится. А господин халумари ему ужин заказывает, как в трактире.

— Должно мне приличия блюсти, и потому наговор всё это, — опустив подобающим образом взгляд, ответил я, в то время как сам едва держался, чтоб не заулыбаться. А Урсула поджала губы, явно не ожидая такой подставы. Она уже привыкла, что я веду себя весьма фривольно по местным меркам.

В помещении повисла тишина, и я снова поднял глаза на волшебницу. По этикету глаза должны быть слегка наивные, как у ребёнка, дабы не выдавать в себе суть животную. Не представляю, как местные мужичонки держатся при длительный отсутствии секса, крышу ведь сносит несмотря на сниженный по сравнению с землянами уровень тестостерона. Но наши социологи говорили, что вся эта чертовщина выливается в феноменальную работоспособность в связанных с мелкой моторикой ремёслах и невероятную эмпатию, призванную угадать желания женщины в надежде на благосклонность. А накладывающееся поверх этого воспитание, особенно у высших и средних слоёв общества, приводит к дикому сочетанию внешней покрности и пассивных способов обратить на себя внимание. Это и до безумия яркая одежда, и весьма заметные гульфики, и познания в музыке, и словесные обороты, и умение представить своё лицо максимально привлекательным. Конечно, к простолюдинам это относится в меньшей степени, чем к знати, да и соблюдается многое только на людях, но, в любом случае, я смотрюсь здесь, как Лара Крофт среди институток и затюканных крестьянок.

Поймав мой взгляд, Лукреция встала.

— Бедняжке вырвали язык и поставили клеймо неповиновения. Ей навсегда запрещено колдовать.

Волшебница наклонилась к своей сумке и вытащила оттуда горсточку зачарунек.

— Возьми.

Повариха подставила ладонь, а когда заколдованные булавки и заколки оказались у неё в руке, прижала к груди и часто-часто закивала. Вторую руку сложила в знак небесной пары, на Земле бы это означало перекрестить свою благодетельницу.

— Если быя не пошла с вами, та же участь ждала бы и меня, — тихо произнесла Лукреция, она опустилась на скамью и опустила лицо в ладони упёртых локтями в столешницу рук. — Можно мне вина покрепче? — прошептала она с тяжёлым вздохом.

— Чего стоишь? — взмахнула ладонью Тереза, — потом полюбуешься на блестячки. Неси на стол. Гости жрать хотят.

Немая несколько раз быстро кивнула и быстро бросилась к боковой двери, где была кладовка. Оттуда она вынесла корзину с вязанкой копчёных колбасок, большой головой сыра, стеклянными бутылками и овощами. Такой ужин в Средние века на столе среднего класса действительно был праздничным.

Нож замелькал в руках поварихи, нарезая продукты. Вскоре большая чаша посередине наполнилась едой, к этому времени хлеб в тарелках с бульоном у всех уже намок и можно приступать к трапезе. Но мои спутницы не спешили. Мы в первый раз в приличном месте и более-менее приличном обществе, нужно соблюсти приличия.

Все дружно поглядели на хозяйку стола, и та встала.

— Да не оскудеет земля, дающая хлеб. Да не оскудеет небо, дающее воду. Да не отвернётся от нас Небесная Пара, дающая жизнь. Да яси всё, — произнесла она короткую молитву, сложив правую ладонь в знак верховных божеств местного пантеона. Теперь можно есть.

Молчавший в углу менестрель снова начал натренькивать незатейливую мелодию. Я приступил к трапезе, едва сдерживаясь, чтоб не начать торопиться, а вот мои спутницы налегали на ужин так, что за ушами трещало, особенно старалась Урсула. В эту здоровячку вообще всё уходило как в бездонную бочку.

Единственная заминка возникла, когда повариха начала разливать вино. Стоило желтоватой струйке с яблочным ароматом наполнить кружку Катарины, как Лукреция быстро подхватила её и пододвину к себе.

— Ей — воды, иначе действительно можно бояться, — быстро пояснила волшебница, стукнув между собой кружки. — А это сама выпью.

— Во! — крякнула потянувшаяся напротив неё мечница. — Ещё полгодика и тётя Урсула сделает из госпожи волшебницы настоящую подорожную девку.

Я усмехнулся. На земле подорожная девка — это шлюха. Здесь же выражение «подорожная девка» было полным аналогом фразы «солдата удачи», но или «солдатки удачи». Хотя некоторые так и разбойниц звали, но разница зачастую действительно не очень велика.

— Полгода?! — возмутилась Лукреция. — Я с ума сойду за полгода с вами.

— Молока! — поглядев сперва на украденную из-под носа кружку со спиртным, а потом на повариху, произнесла Катарина. Немая быстро убежала в чулан и вернулась с большим кувшином, из которого пахло парным коровьим молоком. У меня от запаха ком к горлу подошёл. Кто не знает, парное пахнет очень специфично. Особенно если его доят вручную, а не механизированно. Но у местных просто феноменальная усвояемость молочных продуктов, что связано с гендерным перекосом. Женщины на заработках, мужчинки поят детей коровьим или козьим, а кто не мог пить, давно умер. Естественный отбор в действии.

— Таурисса, — тихо произнесла Катарина и приложилась к краю кувшина. Из уголков рта по подбородку побежали белые капли, капая в распахнутый вырез поддоспешника и падая на грудь, чтоб вот-вот убежать под камизу. Это лишь с натяжкой можно назвать эротикой, и ведь стирать придётся. Я без всякой задней мысли достал из сумки запасное белое полотенце и сунул ей в вырез на манер салфетки. Храмовница закашлялась и начала булькать в кувшин, при этом покраснев, как помидор. Она так и застыла с сосудом в руках, часто моргая. А у меня возникло ощущение, что я что-то не так сделал. Обвинений не последовало, но сидящие за столом женщины давили улыбки.

Система молчала.

— Больше так не делай, — выдавила из себя Катарина несколько минут спустя, а затем поглядела на шерифыню. — Прошу простить. С позволения хозяйки я в комнату.

— Прямо по лестнице, — махнула рукой Тереза, и все проводили взглядом храмовницу, поднявшую с пола сумку и направившуюся по узкой деревянной лестнице наверх. Я поднял лицо, слушая, как по доскам потолка глухим эхом отдались шаги наёмницы. А ведь до этого никто не ходил там, иначе бы услышал. Небось несезон, и постояльцев нет.

— Прошу прощения за чуждость этим местам. Не соблаговолите ли дать пояснение, какое оскорбление нанесено девушке?

Тереза прикрывала ладонью.

— Ай, юн спадин, не белолицкайся, — ответила Урсула с усмешкой. — Эта… молоко на грудь — жертва Златорогой, чтоб сиськи выросли, а ты вытер.