Николай Грошев - Война вампиров [СИ] [книги 4-5]

А потом был 1996-ой. Большая игра оказалась под угрозой срыва. Он тогда разрывался между страхом от неминуемой кары за свои игры и гордостью за свою Родину. Сопляки и полудорочные командиры, да такие как он, просто зарабатывавшие деньги, каким-то образом, всё же сумели прижать боевиков к стене. Карты, сданные на эту сторону стола, по какой-то причуде природы, оказались шестёрками. А необученные щеглы, вдруг стали тузами. Они потеснили их. Имевшие боевой опыт и выучку генералы, страдавшие от воспаления патриотизма, вопреки логике и стараниям Игроков, как и их подчинённые сопляки-срочники, сумели разгромить своего врага. Не до конца, далеко не до конца — на той стороне стола, тоже умели играть, как оказалось, значительно хуже, но с упорством, коему в пору завидовать. И всё же их игра была проиграна. Это стало очевидно. Тогда, он, а может и многие другие, уже готовились бежать из страны. Если Игра провалится, если стол окажется в руках этих новых игроков — придётся объясняться. Придут господа в пиджаках, со взглядами «не переживайте вы так, мы не чекисты, стрелять не будем — будьте любезны, просто заведите руки за спину». А потом щёлк и наручники на запястьях.

Если бы стол остался за новыми игроками, которых не просто никто не звал, которые там вообще не к месту и опоздали к Игре аж на два года, если бы они взяли стол, пришлось бы рассказывать. Да, куда например, делись ЗИЛы? Почему по бумагам они есть, а их никто никогда не видел? И где, скажите на милость, боеприпасы такие-то и такие-то, по вашему приказу отправленные туда-то и туда-то? Мы их там не нашли. Там вообще ущелье с речкой — где патроны Вася? И по печени с ноги, и сколько таких инцидентов вскрылось бы?

Он тогда чуть с инфарктом не слёг — вдруг подумал что, будь на улице 1937-ой, не успел бы даже уехать с передовой. Уже пришли бы двое в кожаных плащах и прямо там, в штабе армии, пулю в затылок. В назидание другим игрокам. Самое страшное, что в 1937-ом, так поступили бы и с игроками и с Игроками. Чекисты не понимали разницы. А может, её тогда просто не было.

Всё грозило большим скандалом, полным крахом и серией арестов. То есть, все просто уехали бы за рубеж и Кремль, наверное, встретил бы 1997-ой, удивительно пустым. Наверное, только уборщица осталась бы, но это лишь предположения, откуда ему знать? Он хватал лишь крошки.

Игроки с блеском разыграли и эту неожиданную партию. Один из генералов (а может, кто-то из Игроков), заключил мир с боевиками и Главный стол, остался за теми, кто и должен был выиграть партию — заокеанские друзья. Игроки с другой стороны стола, оставили первую партию за собой, даже не понимая, что Большая игра уже давно идёт по другим правилам и цели её изменились.

Теперь можно дышать свободно — да что теперь? Уже три года можно дышать свободно. Всё списано — Главный стол, недоступен для игроков, припёршихся к концу Игры. Попробуй, проверь, куда ЗИЛы делись — ехай и проверяй. Там сейчас хорошо, птички поют, солнышко светит, рабами торгуют, могут просто так, под настроение пулю в лоб загнать — ехай, проверяй. Не хочешь? Ну а в чём тогда проблемы? Вот бумаги, вот документы. Уехали ЗИЛы и разбомбили их. Ещё вопросы есть? Нет? Ну и идите вы гражданин товарищ, лесом, да по указателям.

Хорошая была игра, но в ней гибли люди. Что бы карты скользили по Главному столу, их приходилось обильно смазывать. А в Большой игре, смазывать приходится кровью.

Первый год ничто не беспокоило, он наслаждался тем, каким богатым он стал. И раньше подворовывал — все воруют, а я чем хуже? Но что бы так! Он ощутил себя Рокфеллером.

И ощущал, пока год назад не проснулся с воем и не стал прятаться в шкафу — десятки молодых парней, жутко изуродованных взрывами и пулями, окружили его кровать. Они стояли над ней, заглядывали в лицо, а потом стояли в комнате и просто смотрели на него. Они молчали, но он видел в мёртвых глазах всего один вопрос — почему? И не мог ответить. И знал, что, даже если ответит — это ничего не изменит. Они приходили ещё дважды, а потом вдруг перестали.

Но с тех пор он видел кошмары пострашнее и совесть, зачем-то, проснулась. Сердце болело, он вдруг понял, сколько смертей создала его, лично его Игра. Конечно, Игроки убили тысячи — Большая игра требует много крови, но в смерти многих, был повинен лично он. Ведь они могли бы остаться в живых, если бы он не пытался принять участие в игре, хватая её крошки. Боль вины становилась невыносимой. Он даже стал задумываться о самоубийстве. А потом, на улице, увидел драку. Парень защищал девушку, которую пытались затащить в машину. Понятно зачем, что-то ёкнуло и он попросил остановиться. Парня опрокинули, стали топтать. Девчонку уже закинули в машину.

— Разберись. Не хорошо так делать. — Сказал он тогда, сам не понимая зачем.

Водитель вышел, даже выскользнул из машины. Недаром позывной у него Змей.

Ребят довезли до ближайшей больницы, те всю дорогу рассыпались в благодарностях. А он слушал и морщился от вони этого быдла. Нет, сами они не воняли, даже духами пахли, просто, ну, изнутри они воняли. Население, что тут ещё скажешь? Вышли они, машина тронулась и вдруг по телу прошла тёплая волна, он на мгновение ощутил себя почти что счастливым. И, в какой-то степени, могущественным. Ему очень понравилось это чувство — приятно, но не только. Совесть начинала сонно клевать носом и засыпать в своём углу, когда эта волна тепла, проходила по телу.

Он нашёл своё лекарство, от боли того, что сотворил в Большой игре, есть ли лекарство для Гриши? Господи, есть ли это драное лекарство???

Наказание. Вот что это. Он не смог страдать за грехи по-настоящему. Нашёл лазейку, нашёл способ сбежать от мук совести. И небеса покарали его через Гришу.

Небеса жестоки — хоть там и находится Рай, но стоит он на окровавленных клинках, чьи это слова? Он не помнил. Да какая теперь разница? Телефон звонит. Пора решать.

Звонок прекратился. Отвечать не нужно было. Просто посмотреть на дисплей — тот звонок или нет? Да, глава охраны. Значит, тело очередной жертвы, убрано. Можно подниматься.

Он шёл как во сне. Почти ничего не запомнил. Перед глазами мелькали пятна, пот заливал глаза. Он понимал только одно — он уже принял решение. И пока поднимался в комнату, где Гриша снова убил, пока он шёл туда — он уже не думал о возможном решении, не метался между двумя сторонами медали, не делал выбора. Он смирялся с решением, которое принял уже давно. Да, странно, но он вдруг осознал, что решение принято было тогда, в день, когда Гриша убил в третий раз. Теперь нужно лишь смириться и покончить со всем этим.

«Одна пуля для Гриши, одна для меня».

Он толкнул дверь и вошёл в комнату, рука в кармане, пальцы сжимают рукоять пистолета.

— …не понимаю.