Сюзанна Кларк - Пиранези [litres]

В конце зимы музей закрылся на рождественские каникулы. Когда после Нового года он вновь открылся, сотрудники обнаружили следы взлома. Судя по всему, в музее долгое время находились посторонние: в залах валялись крошки, обертки из-под печенья и другой мусор. Пахло марихуаной. На полу остались свечные огарки, а на стене вновь появилась надпись «Свободу голове!». Огарки составляли круг. Все экспонаты вроде были на месте, но витрину, в которой лежал Мэрепул III, вскрывали и голову из нее доставали. На ней обнаружились свечной воск и обрывки омелы.

Полиция и сотрудники музея, естественно, заподозрили Арн-Сейлса. У того, впрочем, оказалось алиби: он провел Праздник Зимнего солнцестояния у богатых неоязычников на ферме в Эксмуре [*] . Неоязычники (семейная пара по фамилии Брукер) это подтвердили. Брукеры чтили Арн-Сейлса как гения и своего рода языческого святого. Полиция не поверила их свидетельству, но опровергнуть его не смогла.

Обвинения в незаконном проникновении никому предъявлены не были, однако в следующей книге («Полузримая дверь», Аллен энд Анвин, 1979) Арн-Сейлс говорит о римско-британском ведуне по имени Аддедомар [*] , умевшем ходить по тропе между мирами.

В 2001 г., когда Арн-Сейлс находился в тюрьме, человек по имени Том Майерс пришел в лондонский полицейский участок и сделал добровольное признание. В бытность студентом Манчестерского университета он участвовал в незаконном проникновении в музей на Рождество 1976 г. Он разбил окно, залез в здание и открыл дверь остальным. Он видел, как Арн-Сейлс совершил ритуал вместе с двумя учениками. Майер предположил, что это были Валентайн Кеттерли и Робин Баннерман, но добавил, что дело было давно и он не может сказать наверняка.

Майер сообщил, что видел, как во время ритуала губы Мэрепул III зашевелились, но слов не слышал.

Дело против Майера не возбуждалось.

Сам Арн-Сейлс никогда не писал о ритуале, совершенном над Мэрепул III, да к тому же к концу семидесятых его взгляды изменились. Теперь его меньше интересовали утраченные верования и возможности, больше – то, куда они делись. Основываясь на своих прежних идеях, что утраченные верования и способности представляют собой некоего рода энергию, он пришел к выводу, что эта энергия не могла просто исчезнуть; она должна была куда-то переместиться. Так возникла самая знаменитая его идея, теория Иных Миров. Попросту говоря, она утверждала, что знание либо сила, ушедшие из нашего мира, во-первых, создали иной мир, а во-вторых, оставили дыру между миром, где существовали раньше, и тем, который создали.

Вообразите, говорил Арн-Сейлс, залитое дождем поле. На следующий день оно уже сухое. Куда делась дождевая вода? Часть испарилась. Часть выпили растения и животные. Однако сколько-то просочилось в землю. Так происходит снова и снова. Десятилетиями, веками, тысячелетиями вода, просачиваясь в землю, точит лежащее под ней каменное основание, размывает трещину. Мало-помалу трещина становится дырой, дыра – входом в пещеру, своего рода дверью. За дверью вода течет дальше, вымывает залы, вытачивает колонны. Где-то, говорил Арн-Сейлс, должен быть проход, дверь между нами и местом, куда ушла магия. Проход может быть очень мал и не обязательно устойчив. Подобно входу в пещеру, он может грозить обрушением. Однако он точно есть. А раз он есть, его можно найти.

В 1979 г. Арн-Сейлс опубликовал свою третью, самую знаменитую книгу «Полузримая дверь», в которой рассматривает идею иных миров и рассказывает, как ценой определенных усилий сумел проникнуть в один из этих миров.

Выдержки из «Полузримой двери» Лоренса Арн-Сейлса

После того как дверь найдена, она уже с вами всегда. Просто ищете ее глазами и находите. Самое трудное – найти ее первый раз. Следуя откровению, полученному от Аддедомара, я постепенно пришел к выводу, что дверь не увидеть, пока не очистишь зрение. Для этого надо вернуться в такое место, такую географическую точку, где последний раз воспринимал мир как пластичный, отзывающийся на тебя и твои мысли. Короче, туда, где последний раз был до того, как железная рука современной рациональности стиснула твой мозг.

Для меня это сад дома в Лайм-Риджесе [*] , где я вырос. К несчастью, за прошедшие годы дом сменил нескольких хозяев, и нынешние (типичная мещанская посредственность) не отозвались на мою просьбу и не позволили мне простоять в саду несколько часов, совершая древнекельтский ритуал. Меня это, впрочем, не остановило. Через общительного молочника я узнал, когда они уезжают в отпуск, вернулся в это время и «незаконно проник» в сад.

День был дождливый, серый, промозглый. Я стоял на газоне под проливным дождем в окружении роз, посаженных моей матерью (хотя теперь они вынужденно соседствовали с невыносимо вульгарными садовыми цветами). Сквозь ливень проступали белые, абрикосовые, розовые, желтые и алые кусты.

Я постарался вспомнить себя ребенком в этом саду, последний раз, когда и мир, и мой разум были свободны. Я стоял перед розами в синем шерстяном комбинезончике и сжимал в руке оловянного солдатика. Краска на солдатике чуть-чуть облупилась.

К своему изумлению, я убедился, что мощь воспоминаний удивительно велика. Разум мгновенно освободился, зрение очистилось. Долгий, тщательно подготовленный ритуал оказался совершенно не нужен. Я больше не видел и не чувствовал дождя. Я стоял в солнечном свете раннего детства. Розы обрели сверхъестественно яркие цвета.

Вокруг меня начали появляться двери в иные миры, но я сразу узнал нужную – в мир, куда утекает забытое. Края ее были истерты идеями, уходящими из нашего мира.

Теперь дверь была видна совершенно отчетливо. Она располагалась между кустами Антуан Ривуар и Кокетт де Бланш. Я шагнул в нее.

Я стоял в обширном помещении с каменным полом и мраморными стенами. Вокруг меня были восемь массивных статуй, не повторяющих одна другую, и каждая изображала минотавра. Огромная мраморная лестница уходила в умопомрачительную высь и спускалась в столь же головокружительную глубину. Странный рокот – как будто шум моря – наполнил мой слух …

Третья запись от Девятнадцатого дня Девятого месяца в Год, когда в Юго-западные Залы прилетел Альбатрос

Теории Лоренса Арн-Сейлса, изложенные в моих Дневниках, близки к тому, что говорил Пророк. (Новые подтверждения того, что они – один и тот же человек!) Я был рад увидеть имя «Аддедомар» и узнать, как оно пишется правильно. Это имя Другой выкликал во время ритуала три месяца назад. Я не сомневаюсь, Другой услышал про Аддедомара от Лоренса Арн-Сейлса. («Все его идеи – мои», – сказал Пророк.)