Илья Романов - Бестолочь [litres]

В конце концов я завопил, что если он мужчина, то может доказать нам это сейчас и просто посмотреть на озеро со стороны. Мои вопли, похоже, дошли до мозга гнома, и он, сопя носом, перестал буянить.

Вид заходящего за горы солнца дал всем проникнуться чувством своей бренности. Кто не видел, как на воде играют последние лучи светила, тот ничего не видел в жизни.

Очнулся я уже у ворот в замок. Меня до ворот нес гном, словно в отместку за то, что я нес его к озеру. Я мало что видел, проснувшись на плече. Разбудил меня, кстати, голос барона. Этот, не скрываясь, крыл нас последними словами, и я предпочел притвориться, что не проснулся…

Помню также, что барон был послан Элбой далеко и надолго. Суть упреков оружейника, если без матов, можно свести к тому, что раньше барон не был таким занудой и что в столице было немало кабаков с его помощью разгромлено.

Элба, как оказалось, старый товарищ барона по гвардии, хотя, если честно, то такое можно было предполагать по его искусству обращения с оружием и по наплевательскому отношению к барону.

Дальше была ругань между двумя стариками, крывшими друг друга настолько виртуозно, что все пристыженно разошлись по своим комнатам. В общем, удались мои проводы из замка.

Утро выдалось сложным. Я спросонья почувствовал, как будто я опять оруженосец у бродяги, в том смысле, что проснулся от пинков ногами по корпусу.

– Хватит спать, Бестолочь! Вставай, придурок! Уезжать надо, пока барон не передумал! – рычал матом на меня мой отморозок.

Господи, ну за что мне это?! Уйди, противный! И без тебя тошно! Тошно, кстати, во всех смыслах…

Кое-как проснувшись, я поперся за Антеро. В какой-то комнате висело медное, начищенное до блеска зеркало. Я мимоходом взглянул на себя.

Красавец!

Черный фингал на пол-лица, красный белок глаза от полопавшихся капилляров, мятая рожа – красная от давления, мятый бежевый камзол и недельная щетина на подбородке, хотя уже не щетина, а маленькая бородка.

Наследник, мать вашу за ногу! Здравствуй, папа! Дай денег на опохмел!

Последние слова я, впрочем, не стал говорить при встрече с бароном. У меня вообще было молчаливое утро. Кивал гривой и каялся за всё вчерашнее.

Барон рычал на меня, крыл матом, а я только, покаянно склонив голову, молчал.

Заслужил!

Мне повезло, появился Элба и сам начал крыть барона матом за то, что он расшумелся с утра, у него и без его криков голова болит. Спасибо тебе, родной, спас ты мою попку от удовольствия с просвистом и без вазелина.

Пока они собачились между собой, я только морщился от их децибелов. Ну зачем так орать с утра, и без вас паршиво.

Какая там субординация и подчиненное положение?

Не смешите меня! Кроет Элба своего товарища по гвардии только так, что уши трубочкой заворачиваются. Так могут крыть не просто боевые товарищи, а побратимы, и сейчас меня один из побратимов выгораживает.

Стою. Краснею от загибов речи Элбы, бледнею от перегибов барона в мой адрес, зеленею от криков обоих и сдерживаю позывы к рвоте. Какое печальное утро…

Покричали они друг на друга с пять минут и успокоились оба. Элба, правда, ещё был насуплен, как хомяк на крупу. Элба так-то вообще угрожал своему побратиму, что уйдёт от него и осядет на чужой земле, если он не отстанет от парня, то есть от меня. Умею я находить собутыльников. До сегодняшнего утра я и не подозревал, что ты так много весишь в местной иерархии.

Вру. Я такое подозревал, но не рассчитывал, что ты настолько крут…

В конечном итоге барон мне вручил какие-то бумаги. Бумаги барону передал вездесущий Коим. Коим, кстати, выглядел как огурчик!

Вот засранец! То ли вчера пил вполсилы, то ли поутру вызывал принудительно ихтиандра.

Принудительно – это как?!

Просто! Два пальца в рот и до вызывания рвотного рефлекса. «Их-ти-ан-н-др-р-р-р…»

Как меня достало бухать! Всё, завязываю! Хотя кому я вру?! Сколько уже раз я в похмелье давал себе зарок прекратить…

Бумаг было много.

Ну как бумаг, пергаментов, но суть между пергаментом и бумагой только в материале. Одна бумага в секретариат короля. Ещё одна бумага в секретариат короля. Четыре бумаги друзьям барона в столице. Ещё одна бумага другу барона, кому-то из его друзей за пределами столицы, ближе к пограничью, но со стороны империи. Две бумаги в банк. Бумага к кому-то, кто будет поручаться за нас с Антеро, для принятия нас в регулярные войска. Три бумаги непонятно кому и непонятно для чего. Эти бумаги, похоже, по делам барона, и не сомневаюсь, что даже если бы я умел читать на местном, то ничего там особого не прочитал бы. Последние бумаги, скорее всего, для осведомителей и составлены по всем принципам конспирации. Потом с пяток бумаг от Элбы. Оружейник тоже решил подать весточки своим друзьям. Две бумаги от Коима. Что это за бумаги, я так и не понял. Ему-то что за нужда в переписке?! Не похоже, что он шустрит на себя, а это значит, что эти бумаги по делам баронства.

Почтальон, блин! Не почтальон, а верблюд, на которого все бумаги свалили…

Дальше был интересный для меня момент. Барон шикнул на всех лишних, и в комнате остались только он и я сам. Все остальные скрылись с глаз.

Потом был какой-то странный разговор с бароном. Я мало что понял из этого разговора, но уяснил главное. Барон мне высказал, что фактически я не рыцарь до тех пор, пока не исполню заданное мне графом и он не посвятит меня окончательно. Формально по законам я только претендент на рыцарство и не более. Я никто, пока граф не сочтет нужным меня окончательно посвятить в рыцари, а с учётом невыполнимости его приказа этого не будет никогда. Соль всей временной присяги в том, что я ничего конкретно не обещал, и это меня спасает от клятвопреступления. Кстати о клятве графу и прочем… Моя совесть полностью одобряет сложившийся расклад. Что я графу обещал? Буду бить во славу его графства, что и исполнил. О том, чтобы подыхать без всяких альтернатив, я ни словом не заикался…

Другим формальным преимуществом меня наделяет мой статус официального бастарда, тот же статус, но без привеска претендента на рыцарство. Формально я поменял шило на мыло, сменил один статус на другой, похожий. По истечении трёх лет все мои клятвы графу спадут сами собой, как и клятвы барону. Последнее прозвучало тихо и безмятежно, но я не дурак. Понял, что это было предупреждением не болтать лишнего по истечении трёх лет.

Мои вопросы о возможном принятии бароном моего вассалитета только рассмешили его. Барону не выгодно принимать меня в вассалы. Пока я претендент от графа, формально по законам я под его защитой, а на деле меня бы кто спас от графа. Формально барону ничто не запрещает принять мою присягу, но политически это может иметь плохие последствия. По истечении трёх лет, отпущенных мне на подтверждение своего рыцарства графу, я становлюсь обычным пехотинцем, но на службе у короля.