Полина Громова - Смеющаяся Тьма. Книга 3

Там было холодно и звездно. Тысячи тысяч сияющих звезд медленно вращались вокруг меня, устремляясь в черноту Вселенной. Спираль вытянулась, вздыбилась, взметнула меня еще выше — и вот я стою на гребне моста, и пронзительный космический ветер треплет мне волосы, и что-то вязкое, темное течет там, внизу… И как, видя, чувствуя каждой клеточкой своего тела, ничего не забыть, ничего не потерять? Как сберечь капельки себя, текущего из прошлого в будущее под темным и зыбким мостом настоящего дня, с которого в тебя или смотрят с тоской, все никак не решаясь прыгнуть, или мусорят… что, в сущности, одно и тоже… дно… и то…

Ничего. Ничего. Ничего. Нет…

Не плыть против течения, не плыть по течению. Быть течением. Быть потоком, приносящим и уносящим, меняющимся и меняющим все. Живым, подвижным. Но что узнает вода, испаряясь? Что все смертно.

Не идти против ветра, не давать ветру нести себя куда ему вздумается. Быть ветром. Быть воздушным порывом, освежающим или губящим. Живым, легким. Но что узнает воздух, сгорая? Что все смертно.

Не гореть в пламени, не тушить огня. Быть огнем. Быть плазмой, согревающей или уничтожающей, гореть, светить, сиять где-то вдалеке темной, снежной зимней ночью. Быть живой, дышащей стихией. Но что узнает огонь, угасая? Что все смертно.

Не попирать ногами земли, не томиться под землей. Быть землей. Быть большой, тяжелой и мудрой, порождающей и принимающей назад в свое лоно после смерти. Быть живой, кормящей…

Что узнает земля, принимая наши останки? Да, все смертно. Плоть — смертна. И поэтому плоти все позволено, плоти заранее все прощено. Но ведь смертная плоть — это не все. Есть еще кое-что. Есть Бог.

Не верить в Него. Не отрицать Его. Быть Им.

Быть Богом, божеством. Просто живым божеством.

Воплощаться каждую секунду, каждый миг во всем сущем. Быть Собой и постоянно Собой становиться, преодолевая и утверждая себя, алкая и обретая общность со всеми, быть Собой в них.

Здесь и сейчас двери во всем миры открыты. И всюду — Я.

Так я почувствовал. А потом мне захотелось рассмеяться.

— Смотрю на себя — и думаю: Боже… Кто считает, что у меня проблемы с самооценкой? — лукаво, почти как Хельга, передразнила меня Кристина. Но у моей Смеющейся Тьмы глаза были серыми. А эта девушка смотрела на меня глазами цвета блестящей тростниковой зелени.

— Ты закончила?

— Да.

Стены гостиной восстанавливались, постепенно поедая космическое пространство. Лунное сияние заменил желтоватый солнечный свет, четырьмя четырехугольниками лежащий на полу. Мы с Кристиной лежали напротив друг друга, приминая ворс ковра, едва соприкасаясь пальцами. Было тепло и спокойно, как будто бы так могло быть вечно. Или хотя бы очень-очень долго.

— Кристина. Можно тебя спросить? Как получилось, что вы обе сумели остаться в живых?

Она улыбнулась с легким укором.

— Смотри, не разболтай эту тайну. О том, что Хельга — мой двойник, знают только Хэлглорд, Иса и Лай. Но Хэлглорд считает ее своей дочерью и любит ее, как дочь, Иса любит знать такие вещи, но не любит о них говорить, а Лай бесконечно предан ей.

— Я никому об этом не расскажу. Так как у вас это получилось?

— Мы поменялись местами. Я отдала ей свою силу, свое имя и свое прошлое. А сама стала чем-то новым — Кристиной, ее сводной сестрой по Матери Тьме, живущей на другом краю Вселенной. Пока мы так далеко друг от друга, мы не угрожаем своим существованием ни друг другу, ни мирам, в которых мы живем… Рик, пойми меня, я не хотела, чтобы она исчезла. Думаю, ты испытывал то же самое к своему двойнику. Это не просто часть тебя, это больше, чем ты. Вот и она — при всем своем вздорном детском нраве — больше, чем я. К тому же, она меня очень любит. В это путешествие на край Вселенной она отправилась ради меня — это мне нужна была какая-то иная сила, чтобы существовать, чтобы не исчезнуть. Она тоже не хотела, чтобы я исчезла. А еще она хотела, чтобы мы не были одиноки. Так на самом деле появились Отступники с их силой. Вот только мне все равно пришлось отправиться дальше, когда они решили вернуться назад. Но это не важно, Рик. Когда-нибудь мы все равно все будем вместе.

Я кивнул — я уже тогда знал, что приложу все усилия, чтобы приблизить это время, пусть даже если это будет угрожать крахом всему мирозданию. Но тут в моей голове все наконец встало на свои места.

— Послушай, — сказал я. — Получается, Хельга появилась не из-за того, что ты отправилась искать силу и нашла ее? Она появилась раньше, и больше ни у кого из демонов нет двойников. Значит, то, что вы станете Отступниками, отправитесь в это путешествие и обретете свою силу, — значит, все это было предначертано?

Она кивнула.

— Значит, это с тебя все началось, Кристина? Это ты изменила свою судьбу — и все началось… Что ты сделала?

Кристина улыбнулась.

— Это целая история, Рик. Когда-нибудь я расскажу ее тебе. Сейчас у нас на это не хватит времени.

Я кивнул — я все понимал. Мы по-прежнему лежали на полу, и я по-прежнему прикасался к ее пальцам. Только с каждым мгновением они становятся все тоньше и тоньше.

— Ты таешь.

— Я знаю. Ты тоже.

— У нас все получилось, Кристина?

— Да.

— Почему ты мне сразу не сказала, кто ты?

— А ты и не спрашивал, — она лукаво улыбнулась. И тут же стерла со своей улыбки сякую тень лукавства. — Я была рада познакомиться с тобой, Рик. До встречи.

— До встречи, Лучшая Половина Тьмы.

Она отреагировала мгновенно — нахмурилась, как будто бы я действительно рассердил ее: а чья Лучшая Половина ты, Рик? Ты — знаешь?.. А потом Кристина снова улыбнулась мне — и рассеялась мельчайшими бликами на витавших в воздухе пылинках.

Я поднялся. Глова немного болела, но я был не мертв, а значит, все было лучше, чем могло бы быть.

Кристина сказала, что у нас все получилось. Что ж, пора взглянуть на это.

Я вышел из дома. Крыльцо нашего особняка показалась мне незнакомым — оно будто бы стало шире и светлее, на каменных плитках лежали ровные четкие тени от деревьев, которые вдоль тропинки к нашему дому никогда не росли. Мне стало не по себе. Правда, перилла галереи как будто бы остались прежними… Нет. Они превратились лишь в очень хорошую копию тех, которые когда-то были на их месте. Такую копию, которая более настоящая, чем оригинал, и даже не копию, а… стилизацию.

Хорошее слово. Точное. Что-то мне подсказывает, что оно мне еще пригодиться.

Двор особняка тоже стал другим. Большой стены, окружавшей его, не стало: ее каменную кладку заменила высокая черная решетка с зеленой изгородью, а на нашей лужайке кроме уже довольно старых деревьев появились странные конструкции, собранные из металлических трубок и досок, окрашенных в невозможно-яркие цвета. Я не без труда угадал в их скоплении детскую площадку, и то благодаря самим детям: они поднимались и спускались по лесенкам, катались на качельках, съезжали с горок в лохматую газонную траву. Хорошую траву — с одуванчиками и тимофеевкой. Хорошие ухоженные дети. А мамы — молодые и не очень, одна с коляской — сидели в сторонке, на лавочках. В песочнице под грибком копошились еще два малыша, среди них, весь перепачканный песком, резвился щенок. Все было таким ярким, как картинка в книжке, таким идеалистичным… Настоящий мир не должен быть таким.