Мэделин Ру - Гробница древних [litres]

Дерево было уже недалеко. Я это чувствовала – это чувствовал Отец! И я побежала – сначала медленно, потом все быстрее, – направляясь к восточной границе поместья. Я надеялась, что кто-нибудь в доме заметит меня и придет на помощь. Но меня могли заметить только после того, как Отец добьется своего и развяжет войну, использовав меня в качестве своего инструмента.

Пожалуйста , – мысленно взмолилась я, обращаясь к Отцу. – Пожалуйста. Позволь мне идти своим путем. Как ты можешь быть таким бесчувственным в отношении собственной дочери?

Но он был молчалив, безжалостен, и я вздрогнула, внезапно почувствовав, что нижние ветви дерева касаются моего лица. Невозможно. Как оно могло вырасти так быстро? Когда я уезжала весной, оно было лишь крошечным побегом, но теперь… Мои руки нащупали ствол. Это было взрослое дерево – столь быстрый рост обеспечил ему прах Отца.

– Он должен был срубить это проклятое дерево, – смогла прошептать я.

Молчи, дочь. Режь кору. Режь ее.

У меня в руках не было ничего, и он заставил меня рвать кору ногтями. В мои ладони впивались щепки, когда я скребла ствол, как обезумевший зверь. По моим щекам бежали капли, но это была вовсе не холодная роса с листьев, это были горячие слезы, которые струились из глаз. Боль была невообразимой, отметина на моей ладони пульсировала и горела огнем.

Я рвала и царапала кору, зная, что к утру у меня будут ободранные, окровавленные пальцы. Если только утро вообще наступит… Мне стало еще страшнее, когда боль прекратилась: сначала у меня онемели пальцы, потом кисти и запястья. Кровь полностью пропитала рукава моего вконец испорченного платья. Но отец был неумолим, а я совершенно лишилась сил в тени этого дерева, рожденного смертью.

Вокруг меня поднялся туман, и я почувствовала, как по моей коже течет липкий сок. Резкий травяной запах почти привел меня в чувство, но нет, это ощущение пропало, сок покрыл мои руки, только усилив хватку отца. Дрожа, я отшатнулась от дерева, наклонилась и лизнула свои пальцы.

Я слышала, как кровь стучит в ушах, словно военные барабаны. Пастух и его приспешники не увидят следующего восхода.

Эта ночь возвращалась ко мне пугающими фрагментами, обрывками сна, в котором все было залито кровью.

Чей-то крик о помощи. Хруст костей под моими пальцами. Запах леса, потом запах страха. Изломанное тело у ног. Золотистые перья, рассыпавшиеся вокруг, как опавшие осенние листья.

Кто-то держал меня за руку, но когда я попыталась сесть, то почувствовала, как мне в грудь и ноги впились тяжелые железные цепи. Я, моргая, уставилась в потолок, прислушиваясь к затихающим голосам вокруг. Ладошка в моей руке была знакомой и очень маленькой.

– Она очнулась! Она очнулась! И теперь выглядит уже не такой злой.

Рядом со мной на кровати сидела Поппи. В памяти вдруг всплыли другие сцены, воспоминания о временах, когда я просыпалась и видела перед собой ее личико, слышала ее голос. Но тогда я не была прикована к постели цепями. Голова болела, и я застонала, потом выпила чаю, который поднесла к моим губам Поппи. Она поддерживала мою голову, пока я пила.

– Уже очень поздно, – сказала она. У изножья кровати стояла Мать и наблюдала за нами. Она никогда не выглядела усталой, словно ей вообще было незнакомо это состояние. – Все остальные устали и ушли, но я сказала, что останусь с тобой. И Бартоломео тоже.

Пес фыркнул где-то рядом с кроватью. Прикованная, я могла лишь слегка поднять голову. К счастью, меня переодели и, как могли, вымыли. По крайней мере, я не чувствовала, что в моих волосах копошатся мерзкие насекомые.

– Захочу ли я знать, что произошло? – пробормотала я.

Мой голос скрипел, словно горло было забито крапивой.

– Я нашла тебя до того, как ты выпила слишком много сока, – мягко ответила Мать, сложив руки перед собой. Она где-то оставила свою вуаль и теперь стояла передо мной только в измятом шелковом платье. Ее обнаженные руки бугрились мускулами. – Но один из Надмирцев успел заметить тебя среди деревьев. Они… не могут противостоять твоей ярости.

– Его как в ступке перетолкли, – услужливо пояснила Поппи. – Как гороховое пюре миссис Хайлам.

– Только собравшись все вместе, мы смогли тебя усмирить, – добавила Мать. Ее улыбка теперь была совсем другой, какой-то печальной. – Я больше ни на шаг от тебя не отойду. Слишком велик риск, что ты подчинишься влиянию Отца.

– Дерево… – прохрипела я.

– Я уже позаботилась об этом, – заверила Мать. – Я могу говорить с сердцем любого дерева, и это дерево не ушло безропотно. Оно оставило гнилую рану в земле. Когда окажется больше времени, я очищу ее, и скоро его пепел будет смыт дождями или унесен ветром.

Это должно было бы меня обрадовать, но беспокойство не исчезло. Если останется хоть малая его частица, это поставит под сомнение мою способность контролировать его дух.

– Даже если мне удастся изгнать его дух из своего сознания, – пробормотала я, закрывая глаза и откидываясь на подушку, – во мне все еще сильна его кровь. Отец сжег живьем целое поле жертв. Такая тьма, такое безумие всегда найдет, как проявить себя, верно?

Мать вышла из-за спинки кровати, и Поппи освободила для нее место. Они сели рядом. Теперь Мать держала меня за руку. У меня и прежде не было оснований сомневаться в ее могуществе, но одно ее прикосновение еще раз его подтвердило: вверх по моей руке к груди пробежало успокаивающее тепло, снимая напряжение, спазмом сжимавшее все внутри.

– Однажды он подарил мне букет зачарованного львиного зева. Когда на них падал солнечный свет, они хихикали, как дети, а когда наступала ночь, сладко сопели, – вспоминала Мать, и ее улыбка стала на мгновение светлой и мечтательной. – В нем тоже была доброта, которая, я знаю, есть в тебе.

– Может, ее и нет, – возразила я, снова закрывая глаза. – Кажется, я не могу перестать убивать.

– Сможешь, Луиза. Когда он уйдет и твой разум снова будет только твоим. Я могу говорить с сердцем деревьев, да, но я могу говорить и с сердцами своих детей. – Она вздохнула и крепче сжала мою руку. – Я только боюсь, что Темнейший попытается использовать твою силу в борьбе с Роэ.

Поппи наклонилась и ткнула пальцем в одну из цепей на моих ногах.

– Если мы их снимем, Луиза нам поможет. Я хочу, чтобы они ушли прочь и перестали угрожать, чтобы мы с Бартоломео могли снова играть во дворе. Ненавижу торчать внутри весь день. Это несправедливо! Мне даже кричать не разрешают, потому что Мэри уехала в этот дурацкий старый Лондон.

Она надулась, соскользнула на пол и присела возле пса.