Екатерина Горина - Морок [СИ]

Флейтист поднес ключи к губам, они были грубо сработаны, теперь такие были не в почете, мастер, делавший их давно уже умер.

— Сейчас, наверное, таких днём с огнём не найдёшь? — подмигнул он Лее и поднёс один из ключей к губам.

Ключ зазвучал хриплым простуженным голосом, будто давно молчавший человек, отвыкший говорить. Флейтист согрел его в ладонях, оживил своим дыханием и через несколько мгновений ключ запел, повинуясь воле музыканта. И песня ключа оживила в воспоминаниях людей тёплый порог дома, а дальше — холодные сени, а за ними — кувшин с молоком, поверху которого натянулась блестящая пленка, а под полотенцем — кружка, полная ароматной земляники.

— Этот ключ сторожил невинно осужденного, — задумчиво проговорил флейтист. — Я помню его. Остались двое детей. Его как раз и взяли из дому, когда он дома спал, жарким летом, в обед, только поспела ягода в лесу… Дети кричали вслед: «Папка! Ты куда?», а он ответил, что скоро вернется.

— И что? — растроганно спросила Лея, не забыв, однако, вернуть себе связку ключей.

— Откуда они у вас? — перебил ее флейтист.

— Ты — тюремщик? — поинтересовался Ярослав.

— Нет, — ответил юноша.

— Откуда ж ты знаешь про ключи?

— Я сын того невинно осужденного. Мою мать убили крестьяне, посчитав ее ведьмой. А королевский суд обвинил в злодеянии этом отца. Когда его забрали, мне некуда было идти. Я пришёл за ним, сюда. Ключник был добр, разрешал мне забираться сюда, сидеть с отцом. Я стал чем-то вроде местного кота. Меня подкармливали все сидельцы и сам ключник. Я знал каждого поименно, знал их родню, знал истории их жизней. Я и сейчас их помню. Все они так и остались навсегда в этих стенах. Больше даже не потому, что им не хотелось на волю. Им просто некуда было идти. Здесь они сидели, им давали еду, меняли белье. О них заботились, за ними следили. В этом месте у каждого из них была своя легенда, некоторых уважали. Каждый знал своё место. Когда они оказывались почему-то на воле… Ну, просто ключник доверял мне ключи… Так вот, когда кто-то оказывался на воле, он просился обратно. Там, среди обычных хороших простых людей они были никто, с ними не считались. Выходя отсюда, заключённые оставляли в толстых стенах строгих подвалов свои значимость и важность. Они выходили в мир, будто заново родившиеся, но в том мире, куда они стремились, их никто не ждал, никто не заботился о них, там они были не нужны.

— А на ключах ты выучился играть как раз потому, что ключник их тебе доверял? — мягко улыбнулся Ярослав.

— И да, и нет. Но я не совру, если скажу, что на ключах отточил своем мастерство, — рассмеялся в ответ флейтист.

Всем остальным показалось, будто эти двое что-то знают, о чём не говорят остальным, но с помощью намёков понимают друг друга вполне.

— Ну, так, как нам пройти во дворец? — напомнила о себе Лея.

— Смотря, что вы хотите там найти? — отозвался флейтист.

— Королеву, конечно, у меня к ней срочное поручение.

Юноша очень удивился уверенности девушки, но не подал виду:

— Королевы сейчас нет, может ли кто-то заменить её для вас?

— Нет! Только к королеве. А когда она будет?

Вместо ответа флейтист скрылся в темноте строгих подвалов.

— Эй! А ключи-то? — крикнул Богдан ему вдогонку.

Маги немного постояли в ожидании, что юноша вернётся, и уже было собрались уходить, как вдруг услышали какие-то то ли шаркающие, то ли хлюпающие звуки.

— О! Явился — не запылился, — хихикнула Лея.

Но в проёме двери появилась какая-то новая фигура, не похожая на стройного подтянутого юношу с длинными вьющимися волосами.

— Да это ж ключник, — сдавленно проговорил Богдан. — Отдай ему ключи, Лея. И идём отсюда.

Лея сбросила ключи на землю к ногам старика, и маги поспешно ушли.

— А что, если не поспеем? Я так бабой свой век и прохожу? — волновался Иннокентий.

— Не боись, сынок, я на тебе женюсь, как честный человек, — ржал Казимир, хватая его за полные груди.

— Старик, а ты маму помнишь? — неожиданно серьёзно спросил Миролюб.

— Ну, — задумался Казимир. — Так сразу и не скажешь, бывает, помню, а, бывает, мне кажется, что то, что я помню, это не со мной было. Будто вот есть я, а есть мои воспоминания, а есть чужие. А где из них какие, того мне не понять никак. Так я стараюсь об этом больше не думать.

— А собака у тебя в детстве была? — снова спросил Миролюб.

— Была… Однажды… Она соседского ребёнка заела, а так хорошая была собака. Мы с ней в лес за грибами ходили, она, знаешь, гриб найдёт и лает, меня, стало быть, зовет. Хорошая была, только вот как звали её, не помню… Пытался много раз, но не помню. А ласковая была какая! Вот старый я стал, а всё равно, как вспомню, чуть не слёзы наворачиваются…

— Марья, — чуть помолчав, сказал Миролюб.

— Что? — переспросил Казимир.

— Марья! — повторил Миролюб. — Собаку звали Марья.

— Марья, — усмехнулся старик. — Кто ж так собак-то зовёт? Так людей называют. Вот для невесты моей или матушки моей имя бы подошло…

Казимир застыл на месте. Он стоял, раскачиваясь из стороны в сторону и беззвучно шевелил губами. Глаза старика бегали из стороны в сторону, будто бы он наблюдал за быстро сменяющимися картинами.

— Что с тобой? Казимир? — волновался Иннокентий.

Старик раскрывал и закрывал рот, будто что-то говорил. Глаза напротив были теперь плотно закрыты. Через некоторое время Казимир, будто кто заворожил его, застыл, он не двигал даже губами, просто стоял с раскрытым ртом, из которого вырывался жалобный хрип.

— Эй! Старый! Поддувало захлопни! Закрывай! Нанюхались!

Миролюб и толстуха резко повернули головы, готовые уложить обидчика на лопатки за то, что он так неласково обошёлся с их приятелем.

Однако, весь их пыл ушел тут же: перед ними стоял и нагло улыбался Иннокентий. Вернее, тело Иннокентия.

— Самому себя бить несподручно, — заметил Кеша.

— Согласен, — все ещё со страстью и готовностью подраться в голосе поддержал его Миролюб.

— Что? — продолжал издеваться Иннокентий. — Сломался, старый хрыч? Ты глаза-то открой! А то у тебя кожа сильно на харе натянулась. Глаза откроешь, и кожа по ряхе вниз сползет, рот, глядишь, и закроется.

— Да за что ж ты с ним так? — возмутился Миролюб.

— За что? А кто Кешку выкрал, как курёнка? И если б не я, не было б Кешки-то? Где б он был? А? Где, говорю, Кеша был бы? — он дал хорошего пинка под зад Казимиру.

Казимир, как стоял, так плашмя и рухнул с открытым ртом на утоптанную землю.

— Ну, вот, совсем сдурел, старина, — Иннокентий, кряхтя, пытался вернуть его в вертикальное положение.

— Он, кажется, про мать вспомнил, — попытался объяснить Миролюб.

— Про Машку-то? — усмехнулся Иннокентий. — Хорошая баба была, он её, гадёныш, камнями и закидал деревенским ребятам на потеху. А все она, Рогнеда ваша, тоску на Край нагоняла, издевалась над всеми. Мало ей было нас извести, она ещё и гадости чинила. Да что уж.