Кристофер Мур - Подержанные души [litres]

К счастью, та первая игра была показательной, поэтому в Чаттануге мы больше не играли, а потом меня на следующий год в большие уже ввели, когда стартующий шортстоп “Гигантов” попробовал двойную игру повернуть и ему скользячкой по базе колено назад отогнуло. А у меня уже была репутация проворного на повороте, и каковы б ни были там шансы на то, что в сезон это произойдет дважды, игровой клуб теряет себе стартера из-за какой-то травмы, они хотят, чтоб такого больше не случалось, поэтому кивают мне, а не шортстопу из Фресно, у кого средний бэттинг лучше, чем у меня, но он временами мог быть плоскостопым.

Вильярреаля “Ловчилы” вызвали в том же сезоне, резервным кэтчером, потому что их стартеру слишком много в голову прилетало и он стал малость того. В те времена, до правил с сотрясением еще, если парень мог досчитать до десяти и право от лево отличить, то в игру годился, а если честно вам сказать, так я пару игроков знаю, кто вообще эту проверку не прошли б, если их по башке не двинуть. Но, в общем, Вильярреаля подготовили, а он в низших 300 вышибал с кучей хоумранов, поэтому вскорости все равно поднялся б, несмотря на то что сложен был по-прежнему, как беременный почтовый ящик.

И вот я наконец выхожу на биту с большими против “Ловчил”. Это конец девятого, и у нас ничья – два-два. Разноплановый инфилдер у нас за шорта передо мной, Мэнни Игнасио, левша, в аут выбивает раз из трех, а у них подает левша-закрывающий, поэтому попрыгуну на пластине – нужен правша. Играем мы на стадионе “Подсвечник”, который, как вам известно, располагается на полуострове в заливе Сан-Франциско, и ветер на нем преобладает со скоростью семьдесят пять миль в час, но не привык я вот к чему: к девятому иннингу всякой игры сюда налетают чайки – они готовы хватать недоеденную картошку и булочки от хот-догов, причем делают они это, как будто мысли читают, или счет на доске, или еще как-то.

В общем, у нас два аута, на второй парень с кое-какой скоростью, и тут я выхожу – и кто же у нас ловит, как не Чава Вильярреаль. Чава – это сокращение от Сальвадор, в чем примерно столько же смысла, сколько в парне по фамилии “Вильярреаль”, который звук “в” не выговаривает, даже если посадить его в “вольво” и отвезти в Вайсейлию на Валентинов день. И вот он давай:

– Эй, чувак, приятно тебя снова видеть. Как поживаешь? Ты женился? У тебя дети есть? Как твоя мама? Тебе нравится Сан-Франциско? Ты в Миссии бывал? – И не затыкается и не затыкается, никак и никак, покуда за ним и чайками, что пикируют на аутфилд за питчером, мне уже не начинает казаться, что это чудо будет, если я вообще мяч увижу, не говоря о том, чтоб по нему попасть. И дальше: – А тебе карибская кухня нравится? Я тебя свожу на лучшие плантаны в городе, когда в Лос-Анджелес приедешь.

И вот питчер кидает мне закрученную висячку, которая движется как воздушный шарик, время замедляется, Вильярреаль – комар, зудящий где-то в другом городе, и я накидываюсь на этого сукина сына, замах всем телом, от пальцев ног через бедра до кончиков пальцев на руках, и в нем слышится такой щелк палки, так звучит хоумран, я это чувствую, и толпа это слышит – и вскакивает на ноги: это будет мяч быстрый и горизонтальный после удара, невысоко, просто – ракета с поля, вот только не успевает он слететь с инфилда – взрыв перьев, буквально взрыв, я даже с дома бэттера сойти не успеваю, как над головой второго бейсмена возникает такая круг-лая – метель из перьев, и падает эта птица, сбитая и вялая, и мяч – шлепается, плюх, и второй бейсмен трясет головой, будто у него вода в ушах, потому что он за мячом на вылете следил, как и все мы, а тот теперь валяется у его ног, и он его подбирает и поначалу выбрасывает меня. Мы продолжаем вы-игрывать, но стоило мне только взять биту в крупной лиге – и я убиваю птицу, причем не чайку или голубя там, о нет. Мой горизонтальный мяч сбивает – целый вертолет. Альбатроса. С размахом крыльев типа пять футов.

Я, по сути, своим первым же ударом у больших сбил с неба индейку, и последнее, что слышу перед тем, как мяч попадает в перчатку первого бейсмена, – Вильярреаль:

– Ох, чувак! Ох, блин! С ума сойти. Ох, чувак!

Значит, вот оно, да? Я проклят. Но выясняется, что не так уж я и проклят, и выбиваю я.260 в том сезоне, и мы доходим до переигровок Национальной лиги, а на следующий год я начинаю шортстопом, но вот в чем вся штука: Вильярреаль начинает кэтчером у “Ловчил”, и нам надо с теми – сукиными детьми играть девятнадцать раз в сезон. И три или четыре раза за каждую игру, девятнадцать матчей, как только я подхожу, этот жирный уебок заводит свое:

– Так как у тебя дела? Хорошо себя чувствуешь? Я слышал, ты женился? У тебя дети есть? Как твоя мама? – И вот между этим делом и альбатросом я становлюсь почти совсем бесполезен в атаке против “Ловчил”, выбиваю против них ровно дуб с полтиной, когда бэттинг у меня в верхних двух сотнях – нижних трех сотнях против всех остальных.

Мой третий сезон с “Гигантами” – мы голова к голове идем с “Ловчилами” к дивизиону, и тот парень, через кого я перепрыгнул во Фресно, выбивает.375 и так же хорошо в поле играет, а потому я прикидываю, что мне остается две, может, три скверные игры – и я потеряю свою стартовую позицию, поэтому когда во второй игре против “Ловчил” до меня черед доходит, я говорю, даже в дом не успев зайти:

– Вильярреаль, просто заткнись нахуй. Возьми и заткни свой блядский рот, пока я в доме, ты меня слышишь?

Но, очевидно, он меня не слышал, потому что три мяча, четыре фола, один замах и один промах Вильярреаль лопотал:

– Прости, чувак, я не знал, что тебе это мешает. Хочешь, чтоб я заткнулся, – так я заткнусь. Я же профессионал, чувак. Бэттеру тихо нужно – я тихо. Мне просто интересно было, знаешь, как твоя мама поживает.

Два матча с “Ловчилами” спустя, сразу после того, как судак назначает третий страйк, что сущий подарок для питчера, потому что это всего в шаге от пластины, я поворачиваюсь и говорю:

– Слушай, хуесос, если ты нахуй не заткнешься, я, блядь, тебе башку снесу.

И судак мне такой:

– Ты вылетаешь. – И хочет вышвырнуть меня из игры. – Нельзя так выражаться, – говорит он, а это объяснение подробнее, чем ему полагается предоставлять.

И я ему такой:

– Я ж не вас хуесосом называл, а вот этого хуесоса. Это его надо из игры вышвыривать. Иначе он с ума вас сведет, да? Он никогда, никогда, бля, не затыкается.

То был воскресный дневной матч, и на стадионе собралось много детворы, игру показывали по телевизору на всю страну, и меня заглушили, но выяснилось, что по губам люди могут читать гораздо лучше, чем можно подумать, поэтому хуесос – и теперь я имею в виду судака – отстранил меня на две игры, а тот хуесос Вильярреаль залудил в тот день хоумран, который и принес им победу над нами. Поэтому мне и кажется, что вы понимаете, к чему я клоню со всем этим. Все правильно – дело, может, вовсе не в альбатросе. И все фанаты бейсбола в стране считают, что у меня рот в черной коробочке, потому что они даже не могут повтор лучших мгновений прогнать без того, чтоб я не назвал хуесосом всех до единой бабуль, какие смотрят шестичасовые новости.