Гарет Ханрахан - Молитва из сточной канавы [litres]

Этот каменный человек еще не был парализован, хотя и шел, неуклюже подтягивая правую ногу. Девушка морщится от шума, когда закрывает за ним дверь, зато ты чувствуешь доселе незнакомую дрожь радости, когда все друзья оказались теперь в безопасности. Упырь уже двигался дальше, трусил по длинному тихому проходу, обычно полному узников и стражей, свидетелей и судейских, стряпчих и лжецов. Он бежал на четвереньках, как серый пес. Девушка и каменный человек за ним, она, как и раньше, на ходу пригибалась, но его тело не было настолько податливым. На счастье, окна прохода не выходили на улицу, поэтому, если патрульные сальники и глянули б в эту сторону, не заметили бы его.

Воры ищут что-то. Осматривают одну комнату, потом другую. Эти комнаты были под надежной защитой, закрыты железными дверьми, но камень сильнее, и каменный человек гнул или ломал эти двери одну за другой, оставляя дыру, достаточную, чтобы упырю или девушке-человеку протиснуться внутрь.

Раз девушка ухватила каменного человека за локоть и поторопила его идти дальше. Уроженка города в жизни не сделала б ничего подобного добровольно, разве только имела бы при себе снадобье алхимика. Проклятие заражает через прикосновение.

Они обыскали новую комнату, затем еще и еще. Там были сотни тысяч бумаг, упорядоченных по тайной секретарской схеме – она шепотом передавалась из уст в уста, как секрет фамильного клада. Если бы ты знал, что ищут воры, и они бы понимали твою речь, то, наверно, смог бы подсказать им, где это найти. А так они шарили почти вслепую.

Они искали – и не могли отыскать. Нарастала тревога. Девушка спорила – им пора уходить, бежать, пока их не раскрыли. Каменный человек качал головой, упрямый и непреклонный, как… ну да – как камень. Упырь держал мысли при себе, но горбился, надвигал на лицо капюшон, как бы отстраняясь этим от спора. Поиски продолжались. Быть может, оно в следующей комнате.

Внутри тебя, в другом помещении, один охранник спросил другого, не слышит ли тот кой чего. А то вдруг не взломщики ли к ним пробрались? Остальные стражники с любопытством переглянулись, и тут в отдалении каменный человек вышиб очередную дверь, и теперь внимательная и чуткая охрана определенно это услышала.

Тебе известно – известно одному лишь тебе, – что стражник, предупредивший товарищей, и был тем, кто оставил незапертой дверцу на крыше. Стражники рассредотачиваются, бьют тревогу и начинают прочесывать твой лабиринт. Три грабителя разделяются, пытаясь ускользнуть от преследователей. Ты видишь погоню с обеих сторон – и жертв, и охотников.

И после того как охранники покидают пост в хранилище, внутрь проникают другие. Двое, трое, четверо забираются откуда-то снизу. Как же ты до этого их не чувствовал? Как же они подступили к тебе, вошли в тебя незамеченными? Они двигаются согласованно, опытно, каждое движение их выверено. Заслуженные мастера в своем деле.

Стражники обнаруживают устроенный каменным человеком погром и начинают обыскивать южное крыло, но твое внимание сосредоточено на незнакомцах в хранилище. Стража ушла, и они работают беспрепятственно. Они разматывают некий сверток, прислоняют к дверям хранилища, зажигают фитиль. Он вспыхивает ярче свечи любого сальника, шипит, взревывает, а затем…

…Ты горишь, ты пробит, разорван, ввергнут в кромешный хаос. Пламя струится по тебе, все эти тысячи документов занимаются в один миг, старые деревянные полы подпитывают страшную геенну. Трещат камни. Твой западный коридор схлопывается, каменные лица судей валятся на улицу и раскалываются о булыжник. Огонь ошеломляет тебя, и твое знание событий умаляется. Любая поглощенная им твоя часть больше не твоя, а просто горящая головня. Огонь тебя пожирает.

Но ты еще видишь грабителей – упыря, каменного человека и девушку-странницу, что за единый миг научила тебя ненавидеть. Вскоре ты наверняка перестанешь их узнавать. Они мечутся то тут, то там, в твоем стремительно распадающемся сознании, перебегая по разным частям тебя.

Когда девушка мчится через центральный двор, а сальник за ней вдогонку, ты ощущаешь каждый шаг, каждый панический вздох, пока она виляет, пытаясь оторваться от существа, движущегося куда скорее, чем тот предел, на который ее людская плоть могла и надеяться. Все же беглянка умна – ловко срезает угол обратно в горящее крыло и пропадает из твоего восприятия. Сальник мешкает бросаться за ней в пламя – боится преждевременно растаять.

Ты теряешь след упыря, но каменного человека заметить легко. Он выкатывается в зал Верховного суда, ударяется о деревянные сиденья, где восседают Справедливость и Милосердие, когда идут прения и слушания дел. Бархатные подушки зрительской галереи уже в огне. Вваливаются новые преследователи. Он слишком медлителен, не убежать.

Вокруг тебя, вокруг того, что от тебя осталось, разлетаются сигналы тревоги. Пожар таких размеров обязан быть удержан на месте любой ценой. Люди из домов по соседству бросают жилища либо окатывают водой свои крыши: их подпалили искры твоего огненного ада. Другие толпятся, пялят глаза, будто разрушение одного из величайших учреждений города устроили между делом им на забаву. По улицам спешат повозки алхимиков с чанами подавляющих пламя жидкостей – получше воды, если сталкиваетесь с таким пышущим горнилом, как это. Опасность большого огня в городе им знакома: бывало, в прошлом бушевали грандиозные пожарища – правда, за последние десятилетия ни одного. Пожалуй, с алхимическим варевом и выучкой городской стражи людям удастся сдержать пожар.

Но для тебя это уже слишком поздно.

Слишком поздно, и ты слышишь, как твои сестры и братья кричат, разносят тревогу, поднимают город навстречу опасности.

Слишком поздно, и ты осознаёшь, кто ты есть. Твое сознание ужимается, прячется внутрь сосуда-носителя. Вот кто ты есть, если даже и не был таким всегда.

Тебя охватывает другое чувство – страх, – когда пламя карабкается вверх по башне. Что-то под тобой проламывается, и башня резко оседает набок, раскидывая тебя во все стороны по камешку. Твой голос – лязг среди гама и суматохи, зычный предсмертный хрип.

Твои опоры ломаются, и ты падаешь.

Кариллон затаилась в тени, не сводя с двери глаз. В руке нож – скорее самовнушение для храбрости, а не смертоносное оружие. Она дралась и прежде, бывало, и резала, но сталью не убивала никого. Полоснуть и смыться – вот ее стиль.

Если появится один стражник, то она выждет, пока он пройдет мимо ее укрытия, потом подкрадется и вскроет ему глотку. Нет. Она попыталась отмахнуться от этой картины. Не получилось. Может, удастся просто напугать его и свалить – ну ладно, пырнуть в ногу, чтобы не смог броситься в погоню.