Гарет Ханрахан - Молитва из сточной канавы [litres]

– Что ж, – сказал Онгент, – прошло блестяще.

– Разве? – отозвалась Кари. – Я видела только… Не знаю. Можно попить?

– Непременно. – Онгент залихватски ей ухмыльнулся, но заляпанное кровью лицо не шибко ее ободряло. – Мирен, возьми, пожалуйста, Кариллон и… стой, нет. Иди найди Эладору, и пусть она отведет Кариллон домой. А потом немедленно ступай обратно. У нас много работы.

Мирен выскользнул из комнаты, кинжал исчез под серой накидкой. Ряса же Кари в крови – в основном профессорской и немного собственной. Она попыталась спрятать ее между складок.

– Простите за нос, – пробормотала она. Извинения всегда нелегко ей давались. – И за ваш череп.

– Пустяки, пустяки. Во время о́но правители Уль-Таэна перед каждым обрядом приносили в жертву ребенка для защиты от гневливых божеств. Остерегаясь подобных вмешательств, вокруг Кхебеша вознесли Призрачные Стены. По большому счету, дитя, с учетом задействованных сил, один не первой свежести нос да приспособка для волхвования – совсем скромные жертвы.

– Так значит, сработало? Вы вычислили, который бог… – Кари замешкалась, будто спрос завершил бы некое заклятие и сделал бы ее судьбу неотвратимой.

– О нет, к сожалению, нет, – проговорил Онгент, – возникшие энергии оказались куда как чересчур могучи, и мой скромный прибор их не выдержал. Боюсь, мне потребуется повторить опыт, взяв линейку помасштабнее. Но. – Он опять ухмыльнулся, еще жутче прежнего. – Это явно подтверждает мою теорию! Некая божественная суть говорит твоими устами, Кариллон Тай, и я помогу тебе ее приручить.

Крыс в стенах.

Сегодня заведение переполнено. Воздух насыщен людскими ароматами, запахи цепляются к ним, как неизгладимые метки. Со своей повышенной восприимчивостью упырь чует, как каждую личность окутывают ее прошлые занятия. Моряков выделить легче легкого. Просоленные, обветренные – а под этим нездешние веяния дальних портов. Гашиш и пряности Севераста. Рыба, сыр и квашеное молоко из Старого Хайта. Из Ишмиры, с Войны богов – фимиам битвы, острый вкус колдовства. Местные гвердонцы – в основном портовые работяги – пахнут, кроме пота, по-другому: резкий алхимический смрад, отрыжка фабричных дымоходов. Нынче в Гвердоне она повсюду. Воров он тоже в состоянии распознать. Это те, от кого несет страхом.

Он ошивался с краю большого шумного зала, поодаль и от давки у барной стойки посередине, и от круга деревянных столиков в полумраке. Хейнрейл здесь назначил им встречу после работы в Палате Закона, однако Крыс опоздал на сутки благодаря нежданному крюку с Алиной по подземельям.

Он на взводе с тех самых пор, как расстался со святой посланницей Хранителей, после того как они выбрались на поверхность. Дергался, выходя из очередного безымянного, неосвещенного упырьего туннеля к знакомой трассе подземки, жался к стене, когда поезд грохотал и плевался из алхимического двигателя голубыми искрами. Женщина поблагодарила его за службу, пробормотала, что все деньги просыпались из порванной котомки, и пошагала навстречу огням ближайшей платформы. И на этом все, его обязательство перед старейшими упырями исполнено.

Назойливые помыслы старейшины до сих пор вкручивались ему в башку раскаленной проволокой, хотя мозговая ткань Крыса панически боялась их обдумывать. Он хотел поправиться крепким пойлом – а еще лучше добрым ломтем мертвечины, но здесь не подают упырям.

Крысу это заведение не нравилось. Слишком много народу, слишком много глаз. А ему еще следить за червеглазыми, спасибо Алине. О чем он думал, когда разозлил ползущего?

Он изучал толпу со своего укромного места. Вот Шпата, будь он тут, засечь без проблем. Всяк отодвинется от каменного человека подальше – некоторые из уважения, большинство от страха заразиться. Шпат частенько сюда захаживал, когда Крыс его только узнал. Молодой юноша в поисках призрака отца. Некогда тут было полным-полно его друзей. Старых друзей семьи, унаследованных от Иджа. Повсюду гремели пересказы историй о родителе Шпата, о его жертве. Крыса одолевала скука, и он клевал носом в углу, а юный Шпат вечно внимал сосредоточенно и восхищенно, словно только так мог воздать отцу должное уважение.

Всех этих друзей прочь отогнала не одна лишь хворь. Восходила звезда Хейнрейла, а Шпат не боролся за свое место. Его круг таял, пока не осталась лишь пара стариков да упырь. Пульчар отошел от дел и открыл харчевню. Старрис, слюнявый и без зубов, просиживает штаны где-то на Священном холме. Дэж вышел на поединок с бакланьей башкой и так и не очнулся после драки.

Это заведение не нравилось и Кари. По первому дурному впечатлению – когда Шпат привел ее сюда впервые, ее схапал какой-то похотливый моряк, а она оказалась быстра, когда надо хвататься за нож. Может быть, чересчур быстра, думал Крыс. Не обязательно так поступать, когда тебя охраняет каменный человек. Тут у них осталось маловато друзей, чтобы стараться нажить себе новых врагов.

Кари обнаружить труднее, чем Шпата, но он уверен – здесь нет и ее. Крыс покричал под окнами каморки, которую те делили на Мойке, но никто не отозвался, и по запаху походило, будто они не возвращались туда с тех пор, как обрушилась Башня.

Где они?

Что-то бабахнуло, – сказала Кари.

Крыс глухо шикнул сквозь острые зубы. Друзей взяли сальники? Уцелел только он один? Поэтому их здесь и нет? Никто из посетителей ничего не знал, а если бы сына Иджа арестовали и отволокли в тюрьму на мыс Королевы, судачили бы все. С ними случилось что-то другое.

Наверху лестницы быстро открылась дверь, выплескивая в общий зал смех и свет. Крыс на миг услыхал знакомый голос. Таммур, один из бывалых заправил гильдии.

Крыс прокрался наверх. По обычаю, верхний круг комнат резервировали за главными членами гильдии, за Хейнрейлом и его друганами. Так же, как старейшим упырям принадлежали глубинные туннели и огромная пещера о шестиугольных колоннах, подумал Крыс, а значит, пивная становилась гнездилищем голодных одичалых трупоедов, а наружные улицы – первым ярусом Могильника. Город поглощал и воспроизводил сам себя.

Он приоткрыл щелочку и скользнул внутрь, как крыса, – тихий, бескостный и худой до невозможности.

Внутри старые воры рубились в картье. Просто развлекались, проводя время; по столу гуляли одни и те же неказистые расклады, ставки росли и падали, но никому не везло по-крупному. Игра занимала внимание, поэтому мало кто заметил Крыса.

Один точно заметил. Ползущий, перчатки на псевдоруках из клубков червей мелко пульсировали, пока он просматривал карты, поднося каждую к маске, словно у него не было других глаз. Судя по лиловой эмблеме на рясе, его звали Падение Девяти Лун. Это чародей Братства. Червяки извивались, свободно свисая с его рукавов и воротника, и топорщили притупленные головки на Крыса, пока тот обходил комнату. Как и упыри, городские ползущие живут сами по себе, вверху и внизу, не став в полной мере частью надземья – мира смертных людей, кипучей жизни и солнца. И те, и те – падальщики. И те, и те полны оккультных мистических тайн, вольные психопомпы, проводники душ – рады слопать духовную энергию неверующих покойников.