Ашира Хаан - Еще одна темная половина [СИ]

Он озадаченно молчит. Ой, ну и ладно. Все что сказано в баре, остается в баре.

— Все будет о'кей, Миш, я такси вызову… — я уже не чувствую алкоголя в коктейле.

Рецепторы меня предали. Руки какие-то ватные.

Шестой это перебор, я точно знаю, но впервые за то время, что прошло с момента, когда я ждала Люция в залах судьбы, я чувствую, как разжимается железный обруч, сдавивший грудь. Знала бы, раньше бы напилась.

— Я так по нему скучаю, — говорю я Мишке. — Ты не представляешь. Каждый день. Каждый…

Он не слышит — положил голову на руки и спит. Ловлю официантку… как ее? Маша? Даша? Тыкаю пальцем, потому что слова путаются между собой, она кивает:

— Он часто так. Ничего, тут тихий угол, как будем закрываться, я его в такси посажу.

— Сигарету… — прошу я ее.

Она достает пачку из заднего кармана.

— Пойдем, у меня тоже перерыв, а тебя надо поддержать, а то не доползешь.

На улице морозный воздух вышибает из меня дыхание. Дерущий горло сигаретный дым добавляет суровых ощущений, но трезветь я не собираюсь. Сейчас, наоборот, догонит еще и никотином.

— Я хочу, чтобы ты вернулся, — говорю я черному небу над городом. Оно равнодушно сыплет в меня снежной крупой. Свет фонарей режет глаза. — Я пиздец как по нему скучаю, — говорю я Маше или Даше.

— Бывает, — отзывается она. — Хочешь кофе?

— Хочу, — вдруг соглашаюсь я. — Только докурю еще одну… Дай?

Она дает мне сигарету:

— Как докуришь, заползай к нам за стойку. Санек сварит покрепче.

Я остаюсь на зимней улице одна. В джинсах и футболке, с голыми руками. Но кожа потеряла чувствительность, так что мне наплевать. Я курю и смотрю в небо, будто бы Люций там, а не внутри меня. И шепчу:

— Я все понимаю. Все-все. Только вернись.

Больная.

Если бы я могла сейчас написать ему пьяную смс как положено по канону писать бывшим, я бы написала.

Он, конечно, не отвечает.

Ты же цельная.

Прими это.

Ха-ха.

С трудом тяну на себя дверь бара…

Кофе. Кофе это отлично.

Но сначала в туалет.

В зеркале отражается кафельная плитка.

Черная. Белая. Черная. Белая. Черная…

Глаза в глаза — чернота в зрачках растекается по светлой радужке.

Все плывет, но я вижу, как в отражении за моей спиной развеваются белые волосы.

— Ты…

— Хватит ныть.

— Я не ною, я скучаю…

Смотрю на свои пальцы — я включила воду и не заметила когда. Холодная вода.

— Я хочу тебя.

— Идиотка.

Я знаю.

Я пьяна так, как никогда в жизни. Вокруг туман, холод в пальцах и черный взгляд в зеркале. Если я отвернусь, он исчезнет.

— Мне больно.

— Больно тебе будет сейчас!

Это у меня в голове или Люций вживую шипит это в туалете дешевого бара на окраине?

Какой-то чертов арт-хаус или дешевый фильм категории…

Оу, блять!

Ключицу режет ледяная кромка боли.

В том месте, где в нашу первую встречу он вонзил клыки.

Там не осталось физического шрама, но остался ментальный.

В глазах все плывет, я четко вижу только то, что прямо передо мной, я, кажется, не чувствую вообще ничего, поэтому холод, боль и… алая кровь на пальцах, которыми я трогаю свою шею и подношу к глазам — это чересчур.

Кровь?

Откуда?

Мир начинает заторможенно вращаться вокруг меня. Я припадаю к зеркалу, вглядываясь в черноту в своих глазах:

— Это ты?

Мне показалось. Я случайно поцарапалась. Где-то. Чем-то. Какая разница, чем, если не…

Чья-то рука нажимает на мой затылок и бьет меня лбом о зеркало.

Я отшатываюсь и оборачиваюсь — но залитый пронзительно-белым светом туалет пуст. Сама не удержала равновесие, так ведь?

Жесткие пальцы зарываются в мои волосы на затылке и оттягивают голову назад. Из глаз брызжут слезы, а в ушах шипит голос:

— Бухая идиотка! Ждешь, чтобы тебя выебали? Давай выебут. Сколько там в баре мужиков, десятка два есть? Я позову!

— Эй… — я прикусила губу и теперь у меня во рту привкус моей крови — только моей, я помню вампирскую. — Что ты дела…

Все поле зрения заслоняет чернота. В ней клубится еще более черное облако. Я не могу понять, что это, я не могу отклониться — ведь мои волосы все еще кто-то держит.

Я бы заорала, но если это Люций… Боги, если это Люций, ему ни-че-го не стоит действительно зачаровать всех этих мужиков только чтобы наказать меня…

Но если мы одно существо, как он может поступить так — с собой же?

Холодный смешок сквозняком щекочет мне ухо:

— Умная стала? Это в тебе от меня.

Мне чудится, или пальцы в волосах отпускают, разжимаются, холод сползает по затылку, переходит на заднюю часть шеи, потом ниже, пробираясь под футболку, скользит по позвоночнику, становясь все острее?

Мне чудится, или я чувствую горячий воздух у своей ключицы и едва заметное касание чего-то острого?

Этого не может быть — потому что Люция больше не существует.

Этого не может быть — потому что моя кожа под алкогольной анестезией, я только что держала руку в ледяной воде и почти не ощущала холода, а такие тонкие оттенки не ощутила бы тем более.

Но мне чудится.

Это все, что у меня осталось.

Я закрываю глаза, потому что черно-белый мир вращается вокруг меня. Я упираюсь ладонями в холодный камень столешницы — в раковине все еще льется вода. Шум не слышен, я слушаю то, что происходит внутри. Мне интересно только оно.

— Хочешь? — Шелестит еле слышный голос. — Хочешь?

Холод призрачных пальцев скользит по лицу.

— Я тоже кое-чего хочу… — льется внутрь меня ядовитый свист. — Дашь мне это?

— Что? — Спрашиваю я, но пугаюсь. — Да!!! — Быстрее, пока не передумал. Чего бы он ни хотел — я дам.

— Была бы ты такая послушная сразу, может быть, все пошло бы иначе… — издевается шепот. — Когда-нибудь я тебе расскажу…

На секунду мне становится страшно — это как заглянуть в бездну неслучившегося, понять, что потеряла что-то важное сразу после того, как это потеряла, но я не успеваю осмыслить это ощущение своим заторможенным мозгом. Потому что ощущения на моей коже перебивают все.

Они настоящие. Я не открываю глаза, но они настоящие — эти ледяные пальцы, что ложатся на мою шею сзади с двух сторон. Скользят вниз, касаются разреза на ключице, становятся влажными от крови.

— Сними.

Я в одно мгновение сбрасываю футболку вместе с бюстгальтером. На секунду я открываю глаза — и вижу в зеркале, как над раковинами наклоняется женщина с обнаженной грудью и страшными тенями на лице, словно ангел смерти уже пометил ее. Меня. Кожа серая, скрюченные пальцы скребут белоснежный фаянс, а в глазах пылает черное пламя.

Зажмуриваюсь — я не хочу знать, как это выглядит. Потому что пальцы проводят по груди и один очень острый коготь оставляет на ней росчерк боли.

Я шиплю сквозь зубы.