Литта Лински - Наречённая ветра. Книга первая

– Эвинол, прости за прямоту, но сильно ли ты жалела тех куриц, что лежали перед тобой на тарелке? – теперь уже злился ветер.

– Как ты можешь сравнивать?!

– Запросто.

– Так вот, выходит, что мы для тебя значим!

– Не вы, – он покачал головой. – Успокойся, Эви, – Инослейв приложил палец к ее губам, с которых было готово сорваться множество возражений. – Я устал объяснять разницу между тобой и любым другим человеком, неважно, из какой страны и эпохи. Только ты имеешь для меня значение, весь прочий род людской может катиться в бездну.

– Неужели за все бессчетные века с того времени, как ты обрел разум, ни один человек, кроме меня, не был тебе дорог?

Эвинол, с одной стороны, очень хотелось получить утвердительный ответ, с другой – с трудом верилось, что так может быть.

– А с чего бы мне к кому-то привязываться? – Инослейв пожал плечами. – Разумеется, в те времена, когда ветра могли жить среди людей, у нас не было недостатка в людском поклонении. Люди искали нашего покровительства, боролись за то, чтоб отличиться и привлечь наше внимание. Не сомневаюсь, что многие тешили себя надеждами на дружбу или любовь божества. И что с того? Какая в том ценность? Разве может тронуть преклонение низшего перед высшим? И совсем другое дело – ты, Эви, – он ласково провел пальцем по ее щеке, поднялся к виску, убирая упавшую на лицо прядь. – Люди древности любили богов, а ты полюбила ветер. Они ценили лишь наше величие и могущество, ты же оценила душу, саму сущность ветра. Ты ничего не боялась и ничего не ждала взамен, просто раскрыла передо мной свое сердце… тем самым навсегда завладев моим.

Очередное признание Инослейва застало Эвинол врасплох. В какой-то миг судьбы несчастных жертв показались ей далекими и неважными. В самом деле, может ли что-то быть важнее того, что ее любит ветер?

Эви тряхнула головой, словно стараясь выкинуть из нее сладостное наваждение. Она не может позволить себе раствориться в любви Инослейва и не может позволить ему остаться в стороне от происходящего. Вдвоем они обязательно должны что-нибудь придумать, чтобы помочь невинным, погибающим, по сути, из-за любви ветра и смертной. Раз уж они с Инослейвом вольно или невольно положили начало страшным событиям, им все это и расхлебывать. Сама Эвинол была готова на все, лишь бы прекратить бесчинство южного ветра в Найенне. Осталось убедить Инослейва помочь ей в деле спасения человеческих жизней, столь мало для него значащих.

– Инослейв, – она вложила в голос мольбу, – пожалуйста, не оставляй все как есть. Ты должен помочь этим несчастным!

– Должен? – он скептически изогнул бровь. – Но чего ради?

– Ради меня!

Женщина, скорчившаяся на полу, пошевелилась. Давно пора. Ларишаль лениво потянулась и встала с трона. Пленница приподнялась, опираясь на руки, и огляделась. Наконец мутный взгляд уперся в Ларишаль.

– Ты кто? – хриплым голосом спросила женщина.

– Я? – она лучезарно улыбнулась. – Ларишаль, владычица Найенны.

– Владыку Найенны не так зовут. А ты, стало быть, и есть та ненасытная стерва? Не думала, что ты человек.

– Как ты смеешь меня оскорблять, ничтожество! – взвилась Ларишаль. – Я не человек. Я – ветер. Я – богиня.

– Оно и видно, – хмыкнула женщина, откидывая сильной рукой копну растрепанных черных волос от лица. – Животное ты, а не богиня. Кровожадная тварь.

Жертва поднялась и теперь стояла в полный рост, буравя Ларишаль взглядом, в котором вместо благоговения, восхищения и ужаса явно читалась насмешка. Наглая бабенка была высока и крепко сложена, почти не уступая мужчине. Смуглая, продубленная южным солнцем кожа покрылась морщинками на лице и руках. В черных, как деготь, волосах белели седые прядки, хотя до старости женщине было далеко.

– Не слишком ли дерзко для смертной? – прошипела Ларишаль. – Неужели ты не боишься, ничтожная?

– А чего мне бояться? – женщина уперла руки в бока. – Что ты мне можешь сделать, чего еще не сделала? Разлучить с родными? Отнять мать у троих детей? Жену – у мужа? Дочь – у родителей? Или, может, заставить соседей, с которыми мы много лет жили душа в душу, травить меня, вынуждая приковать себя к столбу проклятой цепью? Поздно, дрянь, хуже быть не может. Поэтому не стану я тебя бояться, и подавись своей хваленой божественностью!

– Ты забываешь, что я могу тебя убить, – ядовито напомнила Ларишаль.

– Да ну? Вот незадача! – бабенка явно издевалась. – И как это я так оплошала? Ах, точно! Я не боюсь тебя, стерва, потому что ты меня так и так убьешь. Не поболтать же ты меня сюда затащила.

– Верно, не поболтать, – она хищно улыбнулась, обнажая острые зубы. – Нет никакого удовольствия в том, чтобы болтать с вонючими простолюдинами, не понимающими, какая это честь – отдать свою силу ветру. Вот Инослейв был разборчивее, отхватил себе королеву. А мне приходится довольствоваться всяким сбродом. Ну, иди сюда, дерзкая смертная.

– Тебе надо, ты и подходи, – ответила нахалка. – Невелика птица, пройдешь пару шагов. А у меня ножки затекли, да к тому же я тебе не собака – цепью звенеть.

– Поговори у меня! – взвизгнула вконец взбешенная Ларишаль, вмиг оказываясь рядом с жертвой.

Она вцепилась в запястье женщины, стараясь как можно больнее впиться в кожу длинными и острыми, как лезвия, ногтями. Как жаль, что это единственная боль, которую можно причинить мерзавке! И кто это придумал идиотское правило, что при испитии жизненной силы жертва блаженствует, а ветер корчится в муках?

По расширившимся глазам смертной Ларишаль поняла, что та ощутила первый приступ наслаждения. Сейчас оно разольется, окутывая тело и душу, вознося жертву к вершинам неизведанного чистого блаженства.

Определенный смысл в этом, конечно, был. Страх и боль жертвы истощают ее жизненные силы, а удовольствие – телесное и душевное одновременно – напротив, увеличивает, позволяя ветру вобрать все без остатка. Но зачем же заставлять бога при этом страдать? Наверняка гнусные людишки, сами того не зная, пытались оградить себя от слишком частых покушений. Дураки! Кто же откажется от лишней порции могущества, даже если от каждого ритуала перехода боль будет раздирать на части тело, а мрачное отчаяние – поглощать душу?

Ларишаль не отказывалась. Когда знаешь, что страдания временны, куда проще с ними смириться. А жертвенная бабенка уже обмякла и разнежилась, утопая в море удовольствия и безбрежного счастья. Ничего, недолго ей еще наслаждаться. Несмотря на выворачивающую боль, Ларишаль ощутила мстительное удовлетворение. Тело жертвы сотрясли последние экстатические конвульсии, и больше она не шевелилась.